– Хм, – уставился я на него.
– Что?
– Ничего. – Воображение нарисовало крутящую педали Кэссиди, мчащуюся на велосипеде мимо клубничных полей. Я еле сдержал улыбку.
– Чтоб ты знал, я забочусь об окружающей среде! – с жаром воскликнула она. – И стараюсь не оставлять после себя «углеродный след».
Я мгновение обдумывал услышанное.
– Пассажир машины тоже ведь не оставляет «углеродный след»?
– Угу.
– Тебя подвезти?
Не знаю, с чего я вдруг решил это предложить. Мои слова мне самому почему-то показались нескромными.
– Здесь бывают койоты, – добавил я неловко, заполняя молчание. – Ночью они иногда спускаются с гор, и я не хочу, чтобы на тебя напали.
– Койоты? – нахмурилась Кэссиди. – Это же волки?
– Ведущие ночной образ жизни, – уточнил я.
– Тебя точно не затруднит меня подвезти?
– Я ведь сам это предложил.
– Хорошо, – согласилась Кэссиди.
В порыве глупого благородства я сказал Кэссиди садиться в машину, пока сам разберусь с велосипедом. И чуть не помер, убирая эту хреновину в багажник.
– Спасибо, – поблагодарила меня Кэссиди, когда я занял водительское сиденье.
– Не за что. – Я потянулся к ремню безопасности. – Где ты живешь?
– В Терис-Блафс.
– Недалеко от меня. Я живу в Роузвуд, практически рядом с тобой.
Кэссиди пристегнулась, и я включил заднюю передачу. Мы были совершенно одни на пустой парковке, из-за этого остро ощущалась интимность момента.
– Получается, нас разделяет парк? – спросила Кэссиди.
– Ага. Окно моей спальни как раз выходит на него.
– И мое, – улыбнулась она. – Может, мы даже можем заглянуть в спальни друг друга.
– Постараюсь на следующей неделе не забыть закрыть жалюзи, а то я задумал двойное убийство. – Я включил дальний свет на повороте с плохим обзором.
– Ты мне нравишься таким.
– Каким? – Я выехал на Иствудский проспект.
– Разговорчивым. Ты сдерживаешься, когда вокруг слишком много людей.
Я включил поворотник – вдруг койотам интересно, куда я поверну на безлюдном перекрестке, – и обдумал слова Кэссиди. Мне кажется, что молчание безопасно. Слова могут подвести тебя, если ты их неверно подберешь, а также могут обесценить сказанное, если ты с ними переборщишь. С шутками можно сильно дать маху, с историями – страшно наскучить. А я рано понял, что ни мое чувство юмора, ни вещи, которые кажутся мне захватывающими, не нравится моим друзьям.
– Я не сдерживаюсь. Просто не могу поделиться ничем интересным.
Кэссиди кинула на меня недоверчивый взгляд.
– Прости, но я на это не куплюсь. Временами ты так маньячно улыбаешься, словно на языке у тебя крутится чумовая острота, но ты боишься произнести ее вслух, поскольку никто ее не поймет.
Я пожал плечами и, повернув на Кресент-Висту, встал на светофоре, на котором переключение сигналов происходит не раньше чем через целую вечность.
– На самом деле я даже не знаю, что хуже, – продолжала Кэссиди. – Когда смеются над несмешным или когда не смеются над смешным.
– Первое, – мрачно отозвался я. – Спроси у Тоби.
– Ты об отрезанной голове?
Она спросила это будничным тоном, словно речь идет о неправильных глаголах или клятве верности.
– Он тебе рассказал?
– В прошлом году, на одном из турниров по дебатам. Мы сидели на балконе под тентом из простыней, и я пожаловалась, что никогда не была в Диснейленде. По мне, так это ко́ра такая! С тех пор я зову его «Ловец над пропастью».
Я покачал головой на ее ужасный каламбур к сэлинджеровскому «Ловцу во ржи» и включил радио, пытаясь не думать о Кэссиди и Тоби, проводивших ночи в компании друг друга в каком-то отеле, и скорее всего в пижамах. В динамиках тихо играла песня группы The Shins, светофор никак не переключался на зеленый сигнал, и я все ждал, когда Кэссиди прервет молчание. Вместо этого она вытащила из чашкодержателя соломенную обертку и начала складывать из нее маленькую звезду.
– Загадай желание, – положила она звездочку на ладонь.
Кэссиди заливало золотистое свечение уличного фонаря, и меня внезапно как током ударило: до чего же она красивая! Как я умудрился не замечать этого столько дней? Ее волосы были убраны в хвостик, но лицо обрамляло несколько медных прядей. Глаза сияли весельем. Кофта соскользнула с одного плеча, открыв взгляду пурпурную лямку бюстгальтера. Кэссиди была умопомрачительно естественна и непринужденна и никогда, даже через сотни лет, не выбрала бы меня. Однако за следующие несколько минут я утешил себя мыслями, что надежда у меня, пусть и малюсенькая, но все-таки есть.
Охранник у ворот жилого комплекса Кэссиди устроил мне допрос с пристрастием, чуть не уморив нас своим занудством. Убедившись наконец, что мы не собираемся сеять хаос на мирных улицах пригорода, он открыл ворота, и я въехал на территорию Терис-Блафс.
Этот жилой комплекс мало чем отличался от моего. Дома стояли на приличном расстоянии от дороги, и к ним вели круговые подъездные дорожки. У всех зданий – балконы, сделанные скорее для украшения, нежели для того, чтобы ими пользовались. Я насчитал четыре типа домов, повторявшихся как в компьютерной анимации. Малышня нарисовала что-то на дороге, и я проехал по рисунку с неприятным чувством, словно разрушаю построенный детьми замок из песка.
– Как к тебе проехать? – спросил я Кэссиди.
– Ты что, оттягиваешь возвращение домой? – Ее лицо бледнело в свете уличных фонарей, в глазах читалась серьезность.
– Да, – признался я. Мне представилась мама, сидящая в гостиной, смотрящая новости и переживающая обо всем на свете. И папа в своем кабинете, с остывающей под рукой чашкой чая, печатающий записки по очередному делу. Представилась моя комната, которая после трех месяцев ночевок в гостевой внизу более не ощущалась моей.
– У меня есть идея, – сказала Кэссиди. – Как насчет того, чтобы поехать куда-нибудь прогуляться? Прямо сейчас?
– Это же Иствуд. Где тут гулять?
– В парке. Там ты сможешь показать мне окно в своей спальне, а я тебе – в моей.
– Ладно, – согласился я, разворачиваясь на детском рисунке.
Охранник у ворот недобро глянул на меня. Кэссиди хохотнула и, когда мы отъехали на приличное расстояние, показала ему средний палец. Он этого не видел.
– Терпеть не могу этого болвана, – поморщилась она. – Ты читал Фуко? Ох, о чем это я. Конечно же, ты не читал Фуко.
– Да я вообще ничего не читаю, – невозмутимо отозвался я, и Кэссиди рассмеялась.
– Что ж, мистер Сила-есть-ума-не-надо, позволь мне тебя просветить. Был такой философ тире историк, которого звали Фуко. Он писал о том, что общество похоже на идеальную тюрьму паноптикум. В этой тюрьме ты можешь находиться под постоянным наблюдением, но поскольку ты никогда не знаешь, наблюдают за тобой или нет, то в любом случае следуешь правилам.
