Я отвечаю Нику: «Да». Он думает, я имею в виду «Да, я видела Тэла». Но я не видела Тэла. Я видела Трис. Потом Нику будет легче, если сейчас он решит, что я видела Тэла. Тогда он сможет свалить все на меня и на мою неадекватность. Но женщины не становятся фригидными без причины, и если Ник хочет увидеть эту причину, он может посмотреться в зеркало.
ПОЧЕМУ Я ТАКАЯ НА ХРЕН НЕУДАЧНИЦА?
Я выбегаю из кладовки, пинком захлопнув за собой дверь, с радостью услышав вопль «ОЙ, БЛИН, ЭТО БЫЛО БОЛЬНО!», который доносится с другой стороны. Нику понадобится несколько минут, чтобы привести себя в порядок. Я успею сделать все, что нужно.
А вот того, что я только что сотворила, делать не следовало. Я не услышала «Ой», я услышала только «Оу». Я поверила в силу мошпита, поверила, что все сложится, когда Ник проверял микрофон словами «черт-блин-хрен», глядя прямо на меня. Я решила, что Трис точно никогда не появится в этом клубе и что лучше воспользоваться своим шансом, прежде чем все взорвется, как представление Where’s Fluffy. Я не из тех, кто делает первый шаг – может, поэтому ночь за ночью я отправлялась куда-нибудь с Кэролайн, первый шаг делали всегда в ее сторону – и никогда в мою. И я совершенно не думала о том, что Where’s Fluffy начали выступление с «Take Me Back, Bitch», когда сделала то, что я сделала – шагнула вперед. Я думала о второй песне в плей-листе, который Ник сделал для Трис, «Take a Chance on Me»
[9] группы Abba. Либо Дэв подмешал мне что-то в «тина коладу», либо у меня сработала ассоциативная память на эту песню, потому что я танцевала в толпе с Дэвом и Хантером и верила в эту музыку, во время и в мошпит, может, даже в бога и Ника. Посреди этой смеси рая и ада было дьявольски горячо, и я решила: это знак, что мне нужно просто, блин, действовать.
Первый удар битой? Аут. Все не так. Когда этот прекрасно-ужасный поцелуй близился к концу, я открыла глаза и увидела, что Тони, как по расписанию, обыскивает Трис у входа. Я поняла, что окно возможностей для меня вот-вот захлопнется на хрен, то есть, я хотела сказать, накрепко. Я более чем решительна и невероятно безрассудна, так что это не мои гормоны ведут Ника к кладовке, чтобы еще раз облажаться, то есть попытаться; нет, хуже – меня ведет незамутненная глупость, фирменная глупость Норы (та, которая заставляет писать письма с сожалениями Злобным Бывшим), которую мой мозг ценит выше невежества, потому что это фирменная глупость Норы. Она утащит меня по кривой дорожке к тому, что я ненавижу больше всего – к сожалениям.
Я даже не утруждаю себя прелюдией, я бросаюсь вперед, словно Тэл, который на Песах перебрал вина Manishewiz. Я понимаю, что еще слишком рано, что Ник еще не готов, но я-то, черт побери, готова доказывать, что оттаяла и что не оставлю его замерзать. И я думала, что доказала это, что завоевала его – по крайней мере, мне так казалось, что он ответил – в каком-то смысле. А может, то, что я приняла за отклик и взаимное притяжение, возникло только потому, что он просто такой парень, и даже если бы на моем месте была кукла Элмо из «Улицы Сезам», он отреагировал бы так же. Но этот момент промелькнул ужасно быстро. И если я буду честна с собой, то придется признать, что он ответил лишь вполовину. И вряд ли Хулио чувствовал, что приближается Саб-Зиро.
Я больше не буду снова и снова проигрывать это в своих мыслях. Не буду.
Я чувствую себя униженной.
Унижение обжигает лицо, словно клеймо, заставляет меня гореть так, как фригидная девушка и представить не может, – гореть ненавистью. Я ненавижу сожаление, которое пульсирует в каждой артерии, заставляя меня хотеть сожрать чизбургер прямо сейчас. Ненавижу время, ненавижу эту ночь, и если бы я верила в Бога или Богоматерь (тот мимолетный приступ религиозности не в счет), я бы ненавидела и ее.
Я даже ненавижу группу Where’s Fluffy. Мою бывшую любимую группу – теперь она обречена до конца моих дней остаться в памяти как группа, которую я слушала, когда пошла на дно, кхм, как «Титаник». Я ненавижу Кэролайн за то, что она вырубилась, как раз когда мне по-настоящему нужно было с ней поговорить. Ненавижу Тэла за все моменты, когда он говорил: «Нет, лучше вот так» или «Ты все делаешь неправильно». Потому что теперь Ник, моя первая попытка освободиться, тоже знает: я понятия не имею, как это делается. Как будто какой-то мифический бог, создавая людей, разделил их на несколько групп: группе А без усилий достаются горячие взгляды, сексуальность и вся движуха (Кэролайн); группа Б имеет шансы измениться, рано или поздно они во всем разберутся и тоже получат свою долю веселья (Трис); а группа В – это все остальные, бедные неудачники (я), которых бог благословил: «Вы – сами по себе. Большего не ждите».
В каком-то смысле прямо сейчас я ненавижу и Ника тоже. Но кое-кто выше его в списке. Есть человек, которого я ненавижу больше, чем Саддама Хусейна и всех сволочей по фамилии Буш, вместе взятых, ненавижу больше, чем того козла, который закрыл сериал «Моя так называемая жизнь» – так что у меня осталась лишь маленькая, неполная подборка DVD-дисков, в которой не разрешились вопросы, было ли что-нибудь у Анджелы с Джорданом Каталано, развелись ли Пэтти и Грэхем и имели ли какие-то основания намеки на лесбийские отношения между Райан и Шэрон. Мне нужно, блин, найти человека, которого я ненавижу больше всего – я надеюсь, что благодаря этому я смогу убить в себе ту, другую, ненависть – ненависть «сожаления».
Толпа ломится к сцене. Между песнями пауза, и по сцене разливается нескрываемое умиротворение. Ларс Л. настраивает гитару и поправляет микрофон, прислушиваясь к звуку. Ник, наверное, облажался, когда пытался помочь Тони с подготовкой сцены. Ларс Л. знает, как толпа может обратиться против музыкантов, если дать ей хотя бы момент тишины, и он, должно быть, замечает ее порыв, потому что тут же кричит:
– Какую хрень нам играть дальше?
Панк с ирокезом орет ему в ответ:
– Просто сыграй какую-нибудь хренову хрень! – И он еще не успевает закончить фразу, а Эван Э. уже выкрикивает «РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ», барабаня вовсю, и Оуэн О. разражается психоделическим кавером на госпел «I’m Living on God’s LSD». На мгновение я забываю о ненависти, потому что мое тело не может противостоять этому божественному звуку. Песня длится две минуты, и целую минуту я не чувствую ненависти, потому что меня захлестывает восторг – я восхищаюсь Оуэном О., и Эваном Э., и Ларсом Л., потому что они Б. Боги, и все здесь это знают, чувствуют, разделяют это чувство.
А потом я вижу, как из зоны мошпита взлетают вверх кулаки, и слышу выкрики «Оу!», и вижу, как толпа поднимает кого-то над головами, неся на руках, и даже в тусклом свете я не могу не заметить ярко-полосатую расцветку – как у королевы улья. Это Трис толпа подняла на руки, передает вперед, к сцене и, похоже, надеется пропихнуть за кулисы.
И я возвращаюсь к ненависти.
Я развожу толпу в стороны, словно я чертов Моисей, серьезно, как пятизвездочный генерал, капитан Взбешенная Стерва в собственном морском танкере, который с лязгом тащится по пустыне, и лучше, блин, не попадайтесь на моем пути. Через несколько секунд я уже в самом центре мошпита, и, когда наступает мой черед подтолкнуть Трис к сцене, вместо того, чтобы позволить ее ногам прокатиться по моим обращенным вверх ладоням, я хватаю ее за лодыжку, и она падает на пол, а толпе все равно, они уже переключились на кого-то еще и теперь передают вперед его, и Ларс Л. показывает на новую жертву и кричит «ДА» мордоворотам-охранникам.
