Я поворачиваю ключ в замке зажигания. Машина слегка отзывается. А затем…
Джесси снова говорит со мной. И я слышу ее слова: «Давай-ка убираться отсюда к черту».
– Я не прочь остаться и поболтать, – сообщаю я Тэлу, – но у нас есть дела.
– Отлично, – отвечает Тэл и захлопывает дверь, более аккуратно, чем я ожидал. – Только не говори потом, что я тебя не предупреждал. Ты встречаешься с Оловянной Женщиной. Будешь искать сердце, а найдешь только затхлый воздух.
– Спасибо за совет! – с деланой усмешкой отвечаю я.
Он просовывает руку в окно и касается щеки Норы, замирает так на мгновение.
– Малышка, это ты, – говорит он. А потом отворачивается и направляется прямо в клуб.
– Выглядит симпатичным, – произношу я. Нора не отвечает.
Теперь в окно заглядывает Скотт.
– Не беспокойся насчет ее подруги, – говорит он. – Мы отвезем ее домой. А вы двое отдохните хорошенько, ясно вам?
– Обязательно, – отвечаю я, хотя Нора косится на меня с таким видом, словно слово «отдохнуть» ассоциируется у нее исключительно со словом «сдохнуть».
Том захлопывает капот и показывает мне поднятый большой палец. Потом они со Скоттом, держась за руки, возвращаются в свой фургон, накинув на плечи провода прикуривателя, словно боа.
Нора даже не пошевелилась, чтобы застегнуть ремень безопасности. Не знаю, что это значит. Она поворачивается и смотрит на дверь клуба.
– Ты в порядке? – спрашиваю я.
– Честно говоря, понятия не имею.
Я включаю задний ход и выезжаю с парковки, отправляясь навстречу тому, что случится потом. Меня немного утешает, что я освобождаю место для кого-то удачливого.
И только выехав на дорогу, я понимаю, что понятия не имею, куда мы направляемся.
– Хочешь, чтобы я отвез тебя домой?
Она молчит, и я решаю, что это значит «нет». Потому что если ты хочешь домой, то говоришь об этом.
Затем я спрашиваю:
– Чем ты хочешь заняться?
Мне кажется, это довольно простой и прямолинейный вопрос. Но она смотрит на меня с выражением совершенного непонимания, словно у нее перед глазами – видеозапись того, как мир разлетается на куски, а я – маленькая надпись в уголке экрана, информирующая о погоде на улице.
Я пробую еще раз.
– Ты голодна?
Она просто подносит руку ко рту и смотрит вперед.
– Хочешь пить?
Судя по всему, она пересчитывает фонари.
– Знаешь какие-нибудь группы из тех, что здесь выступали?
Между нами по сиденью прокатывается перекати-поле.
– Хочешь посмотреть, как монашки целуются?
Я что, правда сказал это вслух?
– Может, поищем инопланетянина, который согласится на секс втроем?
– Нет, – отвечает она. – Я бы лучше посмотрела на монашек.
– Ну ладно, – говорю я, разворачивая машину в сторону Нижнего Ист-Сайда. – Немного бурлеска не помешает.
Я произношу это с уверенным видом, хотя на самом деле имею лишь самое отдаленное представление о том, куда направляюсь. Однажды Дэв рассказывал мне про место, где стриптизерши в костюмах монашек раздеваются под Climb Every Mountain. И это было только одно из представлений. Я решил, что это слишком китчево, чтобы выглядеть развратным, и что сейчас это будет как раз в духе Норы. По крайней мере, мне так показалось.
Пока мы едем через Хьюстон, Нора протягивает руку и включает радио. Старые песни, черная помада: «The Cure», «Pictures of You» – четвертый трек из моего плей-листа о расставании, одиночестве и тоске.
Эта песня, как и все остальные на том диске, посвящалась Трис…
И стоило появиться саундтреку, как мой ум и мое разбитое сердце обеспечили мне картинку к нему. В ту ночь она была уставшей и сказала, что ей нужно прилечь. Перебравшись через спинки сидений, она устроилась сзади. Я думал, что на этом все, но через пять минут у меня зазвонил мобильник, и это была она – звонила мне с заднего сиденья моей собственной машины. Сонным голосом она рассказывала мне, как безопасно и уютно она себя чувствует, как вспоминает все эти поздние поездки, когда возвращаешься с каникул, и как ей понравилось вытянуться на сиденье и чувствовать, будто родители качают ее кровать, – ничего удивительного, учитывая, что дорога проносилась под колесами, а ветки колыхались за окнами. Она сказала, что в такие моменты ей всегда казалось, что машина – это дом, и сейчас благодаря мне она тоже это почувствовала.
В конце концов она уснула, но я держал телефон у уха, и меня убаюкивало ее дыхание, звучащее как будто издалека. И да, я чувствовал себя как дома. Как будто все в точности на своих местах.
– Сейчас мне этого совершенно не нужно, – отвечает Нора. Но не переключает волну.
– Ты когда-нибудь задумывалась об их названии? – спрашиваю я, просто чтобы поддержать разговор. – То есть от чего они?
– О чем ты?
– «The Cure». Переводится как лекарство. Но от чего это лекарство? От счастья?
– И это спрашивает басист группы «Отбитые»?
И я не могу не подумать: «Ух ты, она знает, как мы называемся».
– Дэв подумывает сменить название на «Раздолбаи».
– Может, еще короче? «Долбай»?
– «Дружелюбно долбай»?
– «Чей же это раздолбай»?
– Почему он такой долбаный раздолбай?
Я смотрю на нее.
– Это название группы или утверждение?
– Он не имел права так поступать. Ни малейшего.
Мы снова погружаемся в молчание. И прямо в эту тишину я вбрасываю вопрос.
– Так кто это был?
– Бывший, – отвечает она, немного откинувшись на сиденье. – Тот самый бывший, полагаю.
– Как Трис, – сочувственно говорю я.
Она выпрямляется и с неподдельной злобой смотрит на меня.
– Нет. Совсем не как Трис. Это было по-настоящему.
Я замолкаю на секунду, слушая, как на фоне играет саундтрек к расставанию.
– Это было грубо, – произношу я. – Ты понятия не имеешь.
– И ты тоже. Так что забей. Предполагается, что мы просто хорошо проведем время.
Я принимаю последнюю фразу за извинение. В основном потому, что я хочу, чтобы так оно и было.
Теперь я поворачиваю на Нижний Ист-Сайд, на улицы с названиями, а не просто номерами. Ночь здесь еще только начинается, разномастные хипстеры дымят сигаретами, блуждая по тротуарам. Я паркуюсь на теневой стороне Ладлоу и веду Нору назад по улице, пока мы не оказываемся у розовой двери.
– «Камера обскура»? – спрашивает Нора.
