– Теперь ты знаешь меня немного лучше.
Он поцеловал ее, но она отстранилась, прижалась щекой к его пальто и обняла, – обняла скорее как сестра, чем как возлюбленная. Обнимая, она искала слова, с которых начать.
– Долгая зима кончается.
– Ну вот, теперь ты о погоде! – Он приподнял ее подбородок и заглянул в глаза, словно пытаясь проникнуть в ее мысли. – И что это значит? О чем ты думаешь? Вот сейчас, сию минуту?
– Я думаю, что рада за тебя, Стефан. Рада, что ты… что у тебя есть будущее.
Он снова попытался поцеловать ее, и она снова уклонилась. Ей было нужно, чтобы он спустился с небес на землю. Она взяла его руку и посмотрела на линии ладони. Перед ней была карта дорог, разветвляющихся и пересекающихся, с резкими обрывами и теряющимися окончаниями.
– Думаю, тебя ждет хорошее будущее. У тебя есть планы. Прекрасные планы. Заново построить жизнь. Восстановить город. Ты должен осуществить их.
Между бровей у него прорезалась морщинка.
Она подошла к саквояжу, раскрыла и вытащила из-под смены белья папку. Никогда еще она не укладывала вещи так скверно. Забыла косметичку и положила книгу, которую наверняка не будет читать.
Рэйчел открыла папку. Записка Баркера была все так же пришпилена сверху. Она отыскала нужную страницу и протянула папку Люберту.
Люберт посмотрел на фотографию Клаудии. Смотрел он долго, не выдавая эмоций, и Рэйчел вдруг засомневалась в достоверности фотографии. Люберт все стоял и стоял, не шевелясь. Потом, с выражением мучительного непонимания на лице, медленно покачал головой. Вытащил фотографию из-под скрепки, отвел на расстояние вытянутой руки, еще раз присмотрелся недоверчиво и протянул снимок Рэйчел:
– Это какой-то трюк. Я искал ее. Долгие, долгие месяцы. Она умерла.
Рэйчел не взяла фотографию.
– Стефан. Это она…
Люберт посмотрел еще раз, качая головой, не желая признавать правду. Потом коснулся пальцем лица Клаудии, очертил контур. Факт, принятый Рэйчел с первого взгляда, он принять не мог.
– Стефан. Прочти. Прочти записи. Она была во францисканской больнице в Бакстехуде и только недавно снова заговорила. Она потеряла память, но ее состояние неуклонно улучшается. Стефан… неуклонно улучшается. – Он никак не мог заставить себя прочесть документ, поэтому она продолжала: – Называет себя Люберт. Твоя фамилия, Стефан. Она помнит твою фамилию. Пациентка говорит, что жила у реки. Это она. Твоя жена. Она жива.
Он поднял на нее глаза.
– Но… мы же были в начале чего-то… – Он уже говорил в прошедшем времени.
– Ты разбудил меня, Стефан. Разбудил во мне то, о чем я забыла. Но… – Рэйчел замолчала, ей не хотелось причинять ему еще больше боли, но она должна была сказать правду. Она дотронулась до его ладони, на которой лежала фотография. – Нас свела вместе потеря. Теперь ты обрел то, что потерял.
Люберт заплакал, и Рэйчел держала его руку, пока он, согнувшись, сотрясался от сдавленных рыданий.
13
Проснувшись, Льюис обнаружил, что сидит, прижавшись лицом к окну, выпустив на стекло струйку уже загустевшей от холода слюны. Оторвавшись от руля “мерседеса”, Баркер озабоченно взглянул на него:
– Все в порядке, сэр?
– Плохой сон. – Льюис вытер рот и выпрямился. – Я что-нибудь говорил?
– Вскрикивали несколько раз.
– Надеюсь, не выдал никаких государственных тайн.
– Разве что имя жены.
Баркер забрал его из штаб-квартиры, в машине Льюиса разморило, и он уснул. Ему снилась вилла Любертов, но такой, какой он ее еще не видел, – в пышной зелени, лужайка вся в цветах, клумбы нарциссов. Однако было в этом сне, в этом нарциссовом изобилии что-то слишком яркое, неестественное.
– Надолго я отключился?
– Минут на десять.
Льюис потер лицо, похлопал себя по щекам.
– А чувство такое, будто на несколько часов.
Во время войны такой короткий сон взбодрил бы его и дал сил продержаться до самого утра, но сейчас Льюис чувствовал себя разбитым. В Гельголанде его одолела слабость, какой он прежде никогда не чувствовал. Поначалу он приписывал недомогание влажному воздуху и скуке, вызванной бессмысленностью задачи – следить за приготовлениями к самому крупному в истории неядерному взрыву. Но после отъезда с острова стало только хуже. В костях засела тупая боль, вроде той, на которую Рэйчел жаловалась после смерти Майкла.
– Все в порядке?
– Примерно как и раньше, сэр.
– Стало быть, паршиво.
– Отвратительно, сэр. – Баркер ухмыльнулся.
В Гельголанде Баркер был бы не лишним. После того как Урсула уехала в Лондон, а Кутов, Зигель и Болон увидели все, что хотели увидеть, дни потянулись мучительно медленно.
– Контрольная комиссия смягчает правила фратернизации. Теперь, когда парням из разведки приходится переключать внимание на Восток, многие решения по Fragebogen пересматриваются. Большая новость – это пакет помощи, которую предлагают американцы. Даже цифру не помню, настолько она внушительная. Русским это не нравится. Судя по всему, дело идет к двум Германиям. Кстати, вы еще не рассказали, чего хотел генерал.
Льюис и сам еще не определился окончательно с тем, чего хотел генерал.
– Предложить мне работу.
– Видите? Разрушение ценится выше восстановления. Берлин?
– Берлин.
Баркер слегка опечалился:
– Черт побери. Это же следующая линия фронта. Вы согласились?
– С двумя условиями. Что я не буду жить в одном доме с кем-нибудь из русских, французов или американцев.
– Этого можно не опасаться. Там только квартиры. – Баркер шутил, но не мог скрыть разочарования. – А какое второе?
– Что вы поедете со мной.
Баркер взглянул на Льюиса:
– Разрази меня гром.
– С ответом можете не спешить. Минут пять у вас есть.
– Черт побери.
На заднем сиденье Льюис заметил солидную стопку документов. Вероятно, всякая текучка, которую Баркер захватил для него.
– Больше никаких дел для меня не завалялось?
– Извините. Есть один доклад о незаконном вывозе ценностей, который вам надо срочно посмотреть. Там и знакомые имена встречаются. Дело… препаршивое. Будет что почитать в ванне.
Ванна – это то, чего хотел сейчас Льюис. Через несколько минут они будут дома, “мерседес” уже миновал аристократические дома на Клопштокштрассе. Он снова похлопал себя по щекам, отгоняя бледность, и посмотрелся в зеркальце. Вид, конечно, жуткий. Волосы отросли больше, чем положено по уставу, вдобавок он несколько дней не брился. Глаза от недосыпа заплыли. Его никогда особенно не волновала собственная внешность – хотя нос все-таки чуть длинноват, а лицо слишком худое – и всегда удивляли комплименты Рэйчел. И пусть он не нуждался в подобного рода заверениях с ее стороны, глядя на свое усталое лицо в зеркале, Льюис поймал себя на том, что хочет их услышать.
