Из крематория вышли трое ошарашенных людей. Когда они проходили мимо, я услышала голос француженки: «Я и понятия не имела». «Je n’avais aucune idée». Она рыдала навзрыд.
Сама я не проронила ни слезинки и вскоре уже поднималась к выходу. Добравшись до виселицы, я остановилась и в последний раз окинула взглядом лагерь. Вдруг, к моему невероятному удивлению, над крематорием показался орел: взмыв над жесткими елями, он улетел куда-то прочь, в синеву далеких гор. Никогда раньше я не видела настоящего орла.
Вернувшись на парковку, я уселась в свой белый «рено» и внезапно меня охватила жуткая усталость. Мне захотелось как можно скорее попасть обратно в Париж, и я решила обменять билет на более ранний поезд, если смогу. Покидая Нацвейлер, я даже не взглянула на дом коменданта и не обратила внимания на стрелку, которая вела к газовой камере чуть ниже по склону.
Несколько минут спустя меня оставили последние силы, и я поняла, что, если не отдохну, потеряю сознание прямо за рулем. Осторожно переключая передачи, я медленно спускалась с горы и примерно на полпути вниз заметила вывеску отеля. По дороге в лагерь я почему-то не обратила на него внимания, но теперь находка оказалась очень кстати. Свернув, я двинулась по указателям и через некоторое время въехала в железные ворота на гравийную парковку. Передо мной оказалось белое здание с видом на долину.
«Отель дю Парк», – прочитала я на вывеске. Толкнув стеклянную дверь, я попала в холл с паркетными полами и тяжелыми вазами, из которых торчали пальмы. По правую руку я увидела стойку регистрации и телефон-автомат; рядом на доске висели ключи с кисточками. Все крючки были заняты, словно в отеле, кроме меня, больше никого не было. Я позвонила в звонок.
Ко мне никто не вышел, и я отправилась вглубь по коридору, миновала еще одну стеклянную дверь – на этот раз под тюлевыми занавесками. Заглянув в столовую, я обнаружила с десяток накрытых столов. Кое-где темнели винные бутылки, распитые наполовину и снова закупоренные. Я просунула голову в распахнутые двери, и в нос мне ударил резкий запах мастики и старых цветов – ароматическая смесь, а может, сухие хризантемы.
– Мадам?
Я быстро развернулась. Передо мной стояла женщина в черном платье вдовы.
– Вы звонили? – спросила она.
– Да. Скажите, у вас есть свободная комната?
Мы вернулись к стойке регистрации. Вдове было около сорока, но лицо ее не выражало никаких эмоций и казалось совершенно бесцветным.
– Номер четырнадцать, да? – сказала женщина и протянула мне ключ.
– Я же еще не… Извините. Да-да, вполне подойдет.
– Вы с нами поужинаете?
– Да… полагаю, что да.
– Постарайтесь не опаздывать, мадам.
– Разумеется.
Увидев, что при мне нет багажа, вдова совсем не удивилась и, похоже, рассчитывала, что я сама найду свою комнату.
Я поднялась наверх по лестнице с облезлыми перилами. На последнем этаже оказался коридор с обоями в розочку. Дверь номер четырнадцать я обнаружила в самом конце, справа. Повернув в замочной скважине старый ключ, я услышала приятный щелчок.
На постели я увидела зеленое покрывало, а под ним – плед и белое льняное белье, местами подштопанное, но чистое. В ванной комнате были душ и биде, но воздух пропах гнилью водопроводных труб. Выглянув в окно, я увидела горную дорогу, плавно восходившую к лагерю.
Я решила, что немного посплю, потом поужинаю и двинусь в путь; заплачу за комнату, но оставаться на ночь не буду. С этими мыслями я сняла платье и обувь и легла на кровать, прикрывшись уголком покрывала.
В соседней комнате запели немецкие голоса. У меня в дверях, выпучив от страха глаза, стояла Андре Боррель и умоляла позволить ей спрятаться под моей кроватью.
Я открыла глаза. Наверное, я очень быстро уснула и увидела сон…
В дверь снова постучали. На этот раз ко мне пришла управляющая, женщина в черном платье вдовы, и сказала, что я опоздала к ужину… Нет, это тоже был сон. Снова проснувшись, я утерла со лба холодный пот.
Пение в соседней комнате стихло, и теперь немцы о чем-то громко разговаривали.
На краю моей постели сидел Джулиан Финч. «Я тебя люблю. Я всегда буду тебя любить», – повторял он.
Вновь пробудившись, я встала и начала одеваться к ужину. Как же здорово наконец проснуться, главное теперь – снова не уснуть. Иначе я потеряюсь и буду вечно падать сквозь землю в темноту.
За дверью вновь послышались шаги. Опять Андре, на этот раз в пекарском фартуке. «Они забрали Джулиана», – сказала она. «Ils ont pris Julien».
Ну уж теперь-то я точно не спала. Да, это реальность, это сознание. Получается, все остальные разы мне только снилось, что я бодрствую, но на самом деле…
Андре упала на колени перед моей постелью и, зажмурив свои огромные глаза, начала молиться. Мне очень хотелось ей помочь, но меня снова подхватила сонная волна и понесла прочь.
Кто-то вновь забарабанил в дверь. Вдова. «Мадам, они идут за вами!»
Я поняла, что единственный способ убедиться в том, что я не сплю, – пошевелиться, как-то себя растрясти. Я начала сопротивляться и попыталась двинуть хотя бы кончиком пальца. Ничего не вышло.
Зато оказалось, что я могу издавать звуки, могу кричать. Набрав полную грудь воздуха, я взвыла из последних сил. Наверное, в реальности у меня получился лишь жалкий стон, но этого хватило, чтобы открыть глаза.
Я вскочила с постели, думая, что по-прежнему сплю. Нет. На этот раз все, кажется, по-настоящему. Кое-как добравшись до ванной, я включила холодную воду и умылась. Затем подняла глаза и посмотрела на себя в зеркало.
– Все в порядке, – сказало лицо в отражении.
Теперь я слышала не парижский акцент Андре и не сельский говор вдовы, но свой собственный американский голос: «Все в порядке».
По-прежнему сомневаясь в реальности происходящего, я прошлась по комнате и выглянула в окно. На улице уже темнело, что вполне соотносилось со временем суток. Вернувшись обратно к постели, я проверила свои вещи: книги, которые я брала в поезд, недопитая бутылка воды, блокнот и телефон. Все на месте. Затем я оделась и на всякий случай решила потрогать разные поверхности: фарфор, шерсть, лен, железные шпингалеты на оконной раме. С каждым прикосновением ко мне постепенно возвращалась уверенность.
Я не сплю, я живая и нахожусь в настоящем дне, в отеле между Нацвейлером и Штрутгофом, у подножия гор, которые, без сомнения, являются Вогезами. С этими мыслями Ханна Колер прошла в другой конец коридора, с жутким топотом спустилась по лестнице в холл на первом этаже.
– Ужин готов, мадам, – объявила управляющая. – Я подумала, что вам понравится столик у окна.
– Нет!
Я оттолкнула женщину в сторону и понеслась к дверям, пытаясь на ходу нащупать в сумке хоть какие-то деньги. Поравнявшись со стойкой регистрации, я кинула туда бумажку в пятьдесят евро. На улице я кое-как забралась в свой белый «рено», после чего глубоко вздохнула, вставила ключ в зажигание и резко завела мотор.
