Справедливости ради, моя строгая хозяйка Ханна также послужила для меня отличным примером. Никогда прежде я не видел человека, который так серьезно относился бы к своей жизни. Мой отец всегда говорил: нужно стараться и работать за двоих, но сам только и делал, что заливал виски в глотки несостоявшихся партнеров по бизнесу. За долгие месяцы, проведенные в Париже, я встретил много людей, и каждый из них показал мне совершенно иной способ существования: Клемане, Ханна, Виктор, Хасим и Джамаль, Жюльетт со станции «Сталинград», Бако, Сандрин и в каком-то смысле даже уборщица из «Пекинского массажа красоты».
Ну а если говорить начистоту, незадолго до отъезда я получил еще одно письмо от Лейлы. Оно оказалось куда длиннее, чем обычно, – как правило, она писала в стиле «мне сейчас слишком весело, чтобы отвлекаться на тебя». Начиналось это письмо так: «Привет, Тарик! Как дела? Не виделись целую вечность! Ну когда же ты, наконец, вернешься? Я СКУЧАЮ».
Одним этим вступлением я наслаждался минут пять, но вот что она писала дальше:
«Вчера я встретила в медине твоего отца. По нему сразу видно, как сильно он за тебя волнуется. Он пригласил меня к вам домой – выпить чаю и поговорить о тебе. Сказал, что ты не звонишь и не отвечаешь на е-мейлы. Я сходила, и мы немного посидели с ним и с твоей мачехой.
Они переживают. Спрашивали, чем ты там занимаешься. Я сказала, что, насколько мне известно, ты пытаешься выяснить что-то о своей родной матери. Знаю, на самом деле ты уехал не ради этого, а потому что тебя достала здешняя жизнь. Но лучшей отговорки я не придумала. Твой отец поговорил с руководством колледжа, и они сказали, что, если в августе ты хорошо сдашь экзамен, тебе не придется оставаться на второй год. Тарик, постарайся, пожалуйста! Я очень не хочу учиться на год старше тебя! Только подумай, что обо мне будут говорить девочки типа Васи. К тому же там не так много учить, и я с удовольствием тебе помогу.
Тебе, наверное, интересно, что тут у нас новенького. Что ж, Найат недавно “рассталась” со своим двенадцатилетним парнем и теперь целыми днями сидит в комнате и слушает мрачную музыку. Билли научился играть в теннис и вчера даже меня обыграл. Мисс Азиз проводит время в компании загадочного мужчины, который приезжает за ней в колледж на “мерседесе”. Он носит темные очки-авиаторы и льняной кремовый костюм. Не похоже, чтобы он прилетел с ее родной планеты. Скорее, из какого-нибудь Эр-Рияда. Или Катара. Уф! Думаю, мы можем быть уверены, что наша мисс А. будет вести себя достойно. Она не согласится провести с ним ночь в одном из тех отелей в заливе. Правда ведь?
Я много о тебе думала, Тарик. Мне совсем не нравится, что ты там один, в компании тысяч парижских христианок. Для молоденьких мальчиков из хорошей семьи Город света – не самое подходящее место. Ледяные файерболы, я, пожалуй, ПАС! Вернись, пожалуйста. Мы отличная пара, ты и я. Мы понимаем, как устроен мир.
И вообще, Танжеру без нас не обойтись. Виль Нувель кишит юными разбойниками из Тетуана. А помнишь дома, которые строят возле аэропорта? Так вот, у них теперь не самая лучшая репутация. Все серьезно. ОЧЕНЬ серьезно. Так что возвращайся скорее и привози с собой парижский акцент и все свои сбережения. Ты ведь заработал немного евро? А потом приходи ко мне в гости на ужин. Мы попросим Фариду приготовить твой любимый лимонад, нажарим в саду мяса, зажжем свечи и всю ночь будем веселиться и играть в карты. И пить пиво! Только попробуй не ответить. Я скучаю. Люблю, целую. Лейла».
Еще немного, и я пустился бы в пляс прямо там, на рю де Тольбиак, напротив лицея имени Клода Моне. Знаю-знаю, не говорите. Революционер или химик?
Вдруг мой телефон опять присвистнул, и я поначалу расстроился: сообщение было не от Лейлы. «Тарик, это Джулиан Финч. Мы познакомились на твоем дне рождения. Ханна дала мне номер. Можно угостить тебя пивом? Сегодня? Хочу попросить тебя об одолжении. Дж.».
Бесплатное пиво? Allez
[63]! Мы встретились в баре возле «Фий дю Кальвер». Место оказалось довольно жалким, с липкими полами и старым зеркалом, на котором висела реклама ликера под названием «Fap’Anis». «Celui des connaisseurs»
[64] – говорилось на плакате. Наверное, примерно так же выглядели английские «пабы», о которых так часто говорил Джулиан.
Он немного поспрашивал меня о жизни и о том, что я делаю в Париже. Мне даже удалось его рассмешить – байкой про «ПЖК» и как мы там готовили курятину. Потом я рассказал ему про Хасима и Джамаля, и он пообещал к ним зайти, если окажется в тех краях, и заказать обед с «термоядерной» курицей.
– Но ты уж там поосторожнее, – сказал он. – С деньгами, которые повезешь в Танжер. Ни во что не ввязывайся, хорошо?
– Джамаль – нормальный парень, – возразил я.
– Пусть так. Но его друзья могут оказаться совсем не такими.
– Просто у него было трудное детство. Он вырос в своего рода концлагере. Рядом с Лиллем. Потому что его отец сражался в Алжире на стороне французов.
– Страшная история, о которой мы давно пытаемся забыть.
– Но почему?
– Большинству «харки» пришлось остаться в Алжире. Они умоляли о помощи, но де Голль лишь развел руками и назвал их «жертвами истории». Алжирские лоялистки платили деньги, чтобы самолично выдрать их хлыстом. Я читал, что были случаи, когда от них живьем отрезали кусочки плоти и скармливали собакам. Те немногие, кто сумел убежать, попали в лагеря. Как и твой друг.
– Неудивительно, что Джамаль так плохо настроен по отношению к Франции. – Я попытался сказать что-то умное, но самом деле просто радовался тому, что теперь наконец знаю, кто такой де Голль.
Затем я упомянул о полицейских расправах 1961 года и спросил у Джулиана про список погибших. Тот лишь покачал головой.
– Увы, об этом я мало что знаю. Но архивы в подобных случаях, как правило, запечатывают на пятьдесят лет. И никогда не публикуют имена.
– Почему нет?
– Во-первых, скорее всего их никто не знает. Думаешь, кто-то опознавал трупы? Сомневаюсь. Скорее всего их выловили из реки и просто сожгли. Да и вообще, много ли там было таких, кто имел при себе документы?
– Не знаю, – ответил я, пытаясь не думать о деталях произошедшего.
– Ну а во-вторых… О таких вещах люди всегда торопятся забыть. Они не хотят знать. Замечал когда-нибудь, что, если заговорить с французом на неприятную тему, он не станет спорить? Будет молча сидеть и ждать, пока ты не выдохнешься.
– Я как-то познакомился в баре с одним французом. Когда разговор зашел про Зидана и как его удалили с поля в финальном матче Кубка мира, тот сразу замолчал и больше со мной не разговаривал. Только пялился, как будто я сумасшедший.
Джулиан принес нам еще по пиву, а потом сказал:
– Но дело не только в «харки». Когда «черноногие» вернулись во Францию, они оказались в подвешенном положении. Учителя, служащие, инженеры… Это были люди, которые верно служили своей стране в тяжких условиях. Дома никто их не ждал, никто не помог им материально. Просто так легла фишка – они оказались в неправильном месте в неправильное время. И никто не хотел их знать. Так распорядилась история.
