Нежелание смеяться над Тариком говорило о более глубоких, фундаментальных изменениях, которые происходили у меня в душе. Я не могла подобрать этому процессу подходящего определения, но ощущала некое… тектоническое волнение. Задумавшись об этом, я вздохнула. Теперь было уже поздно менять краеугольные жизненные установки. Меня ждала настоящая работа: разложить на столе все бумаги, составить план, писать, удалять и начинать заново. Так я наконец приступила к написанию главы.
Я услышала, как в двери повернулся ключ. Зайдя в гостиную, Тарик снял с плеча небольшой рюкзак.
– Ты в порядке? – спросила я. – Где ты был?
– Навещал одного старого друга. Китаянку, которая живет на двадцать первом этаже в «Олимпиадах». Жасмин уехала?
– Да, сегодня утром.
– Она мне понравилась.
– Я заметила.
Вновь сосредоточившись на работе, я вдруг поняла, что улыбаюсь. Тарик сходил в душ, а потом вернулся в гостиную с банкой колы. Когда он уселся на диван, я нехотя оторвалась от экрана компьютера и смерила его строгим взглядом поверх очков, но молодой человек даже глазом не моргнул.
– Славная получилась вечеринка, да? – сказал он.
– Да. Было хорошо.
– Мне понравились твои друзья.
– Спасибо.
– Значит, это был тот самый приятель, с которым ты все время ходишь на обед?
– Джулиан? Ну, не все время. Иногда.
– Но он не твой парень, так?
– Нет. Я ведь тебе уже говорила.
– И он водит тебя по ресторанам?
– Он все время пытается за меня заплатить, если ты об этом.
– И о чем же вы разговариваете, когда встречаетесь?
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто интересно. Я видел, как он… на тебя смотрит.
– Чаще всего мы обсуждаем мою работу.
– И все?
– Ну, на днях я рассказала ему… кое-что более личное. Но в основном мы говорим о прошлом. Кстати, он провел собственное исследование в моей области. И даже сделал несколько интересных предложений.
– То есть он тоже исследователь?
– В каком-то смысле.
– А он с тобой заигрывает?
– Боже, конечно нет, – рассмеялась я. – У нас совсем не такие отношения. Он – типичный британец, который постоянно говорит либо о пабах, либо о чае.
Допив колу, Тарик сплющил пустую банку, и та неприятно взвизгнула.
– Как думаешь… смеется ли он над самим собой? От того, что ему все время приходится соответствовать каким-то твоим представлениям?
– Возможно. Но он все равно не… Слушай, ситуация намного сложнее, чем тебе кажется. Поверь мне. А теперь, если ты не возражаешь, мне нужно вернуться к работе…
– Правда? – спросил Тарик, поднимаясь с дивана.
– Что правда?
– Что все так сложно?
Я ничего не ответила и, опустив на глаза очки, вернулась к аудиофайлу Матильды Массон.
В тот же вечер я получила е-мейл от Джулиана. В приложении я нашла поэму польской поэтессы Виславы Шимборской под названием «Конец и начало». Джулиан писал: «Вот что я пытался тебе объяснить в нашу последнюю встречу. Но у нее, конечно, получается намного лучше». В поэме говорилось о том, как после каждой войны и каждого зверства рано или поздно начинается рутинный процесс восстановления. Уцелевшие заново отстраивают сожженные мосты, хоронят мертвых. Жизнь продолжается. Пройдут годы, и лишь некоторые будут помнить истинную причину случившегося, а другие – начнут скучать при первом же упоминании тех событий. Поэма заканчивалась так:
Те, кто знал,
Что здесь произошло,
Должны уступить дорогу
Тем, кто почти ничего не знает.
И тем, кто знает и того меньше.
И даже тем, кто не знает ничего.
В траве, что выросла на месте
Причин и следствий,
Должен лежать хоть кто-то
С травинкой во рту
И смотреть на облака.
Хорошая поэма и к тому же, как мне показалось, довольно универсальная. И все же это не последнее слово. Прочитав ее, я только сильнее укрепилась в своем давнем желании съездить в Нацвейлер – концлагерь в Вогезах. Несмотря на то что в этом лагере держали только мужчин, я знала: именно там убили Андре Боррель и еще трех женщин – агентов УСО, которые спрыгнули на французскую землю с парашютами. На территории Франции не было других концлагерей, поэтому Нацвейлер представлял особенный интерес. К тому же мне очень хотелось отдать дань уважения Андре – женщине, которая была «примером для каждого из нас». Эта фраза, однажды сказанная в адрес Боррель, долгое время не давала мне покоя. Покопавшись в интернете, я узнала, что в Нацвейлер можно добраться из Страсбурга, хотя рядом не было ни железной дороги, ни автобусного маршрута. То есть мне пришлось бы арендовать машину.
Вечером того же дня я прибирала на столе, как вдруг мне на глаза попалась копия «Декабрьской ночи» Альфреда де Мюссе, которую я так и не перевела до конца. Я быстро дочитала до того места, на котором остановилась в прошлый раз: поэта повсюду преследовала загадочная фигура – не двойник, а скорее альтер эго. Эта фигура наблюдала за ним, когда он был ребенком, студентом, любовником и так далее. Иногда она являлась благодушным привидением, иногда – ужасным призраком; она сидела рядом, когда умирал его отец, и стала верным спутником в его путешествиях по Европе.
Следующая часть поэмы больше напоминала признание. В ней появлялось воспоминание о давно потерянной любви. Поэт лежит один в своей постели и думает о том, как когда-то в этой же самой постели его согревало тепло любимой. В память о ней он сохранил кое-какие сувениры: локоны волос, письма – и называл их «debris d’amour»
[59]. Разглядывая эти реликвии, он вспоминал вечные клятвы, произнесенные одним далеким днем. «Слезы катились из его глаз, но очень скоро эти глаза не узнают собственных слез». В отсутствие двойника поэма приобрела совсем другое настроение и стала вдруг жестокой, поэтому я прекратила чтение и отложила текст в сторону. Мне оставалась только одна страница, и я решила, что переведу ее в поезде по дороге в Страсбург.
Ранним вечером следующего дня, чувствуя, что слишком засиделась дома (моя старенькая домоправительница-лионка называла это состояние «casaniere»
[60]), я решила немного прогуляться по городу. Кажется, Джулиан однажды рассказывал, что альтер эго де Мюссе являлось к нему во время прогулок по саду Тюильри. Или он говорил про Люксембургский сад? Есть еще одна известная поэма – «Colloque sentimental»
[61], написанная Полем Верленом. Ее сюжет вращается вокруг двух призраков – бывших любовников, которые встретились во «vieux pare, solitaire et glace», старом пустынном замерзшем парке. Возможно, мне стоило поразмыслить о ней? Найдя текст в интернете, я обнаружила, что в нем всего несколько строчек. Два призрака идут навстречу друг другу, неуверенные в том, что их любовь действительно когда-то существовала: «Видишь ли ты мою душу в своих снах?» Последняя строчка звучала так: «И только ночь слышала их разговор». Я поняла, что в таких стихах покоя мне не найти, поэтому поскорее захлопнула крышку ноутбука.
