На «Конкорд» мы спустились в южный тоннель, чтобы пересесть на зеленую ветку. Я и сам не заметил, как убежал вперед. На выходе из тоннеля мне пришлось дожидаться своего спутника. Пока тот кое-как волочил ноги, я успел несколько раз затянуться косяком.
– Совсем другое дело! – воскликнул он, когда мы наконец поравнялись. – Моя любимая ветка, знаменитая Двенадцатая! «Мэри д’Исси» – «Порт де ля Шапель». Вот он, настоящий Париж, месье Зафар.
Когда мы зашли в вагон, Виктор Гюго опустил руку в сумку и выудил большой кусок черной ткани метра два в длину. Прислонившись спиной к двери в следующий вагон, он ухватил ткань за вшитые по краям клипсы и пристегнул их к металлическим поручням, соорудив таким образом высокий и довольно узкий экран. За ним-то и спрятался Виктор Гюго, которого теперь выдавали лишь мыски ботинок. Когда поезд тронулся со станции «Национальная ассамблея», старик достал из своей врачебной сумки ворох потрепанных кукол и стал разыгрывать спектакль.
История началась с ограбления. Персонаж в лохмотьях пытался убежать от куклы в полицейском шлеме. Виктор Гюго озвучивал обоих, но на разный манер: полицейского – скрипучим голоском, а грабителя – глубоким тенором, в котором слышалось неожиданное благородство. Конечно, спектакль производил более приятное впечатление, чем заезженные монологи попрошаек. Знаете, когда очередной молодец начинает плакаться о своей жизни? Он всегда говорит одно и то же: «Потерял работу, не могу найти новую. Вы наверняка уже слышали эту историю тысячу раз, поэтому я не собираюсь рассказывать ее снова. Прошу лишь по одному евро с каждого, по одной-единственной монете! Больше мне ничего не нужно».
Казалось, пассажиры не обращали на спектакль внимания; большинство уткнулось в свои телефоны, остальные – читали газеты или книги. У кого-то в наушниках играла музыка, и за всю дорогу они лишь мельком взглянули в нашу сторону.
После небольшого диалога кукла-грабитель ударила полицейского по голове, а потом стянула черную маску и превратилась в обычного гражданина. Таким образом грабитель, видимо, отказывался от своего криминального прошлого. Затем на сцене появилась кукла-женщина с длинными волосами из пушистой мочалки и румянцем во всю щеку. По сюжету она была проституткой с маленьким ребенком на руках, который постоянно плакал и кричал – скрипучим старческим фальцетом Виктора Гюго. К моменту появления в пьесе младенца некоторые зрители уже отсаживались от нашей импровизированной сцены в другой конец вагона.
Где-то в районе «Севр – Бабилон» над ширмой возникла еще одна кукла, изображающая мужчину. Одной рукой он держал пластмассовый бокал вина, а второй – пытался отнять ребенка у непутевой матери-проститутки. Может, это был хозяин таверны или какой-нибудь трактирщик? Толком разобраться я не успел, потому что в этот момент Виктор Гюго всучил мне шляпу и велел собрать с пассажиров подаяние.
Не хотелось, конечно, обижать старика. Пусть материал был неважный, но отработал он его, как ни крути, по полной… И все-таки спектакль получился дерьмовым. Нам дали всего два евро и сорок центов.
Поезд остановился на станции «Волонтер», народу в вагоне заметно поубавилось.
– Пришло время спрятать наших героев, месье Зафар, – объявил старик. – Мы продолжим эту историю завтра.
– А разве она еще не закончилась?
– Нет-нет. Все представление занимает три дня: от «Мэри д’Исси» до «Порт де ля Шапель» и обратно, – объяснил Виктор Гюго, укладывая кукол в сумку, после чего добавил: – Вы можете вновь составить мне компанию, если угодно. Приятно иметь помощника. Начну я где-то в девять тридцать – как схлынет утренний час пик, иначе сцену придется делить с толпой пассажиров.
Поезд подходил к «Вожирар».
– Помню, молодым я любил наблюдать за лошадями, которых вели на убой, – вдруг признался Виктор Гюго. – Тут недалеко как раз находилась бойня. Прекрасное зрелище! Но многим мясникам не нравилось. Якобы от мертвых лошадей слишком сильно воняет, невыносимые условия работы… Ах, но до чего же вкусен бифштекс из конины! А теперь там разбили парк.
Он наслаждался собственным остроумием и хихикал в белоснежную бороду, которая обвивала ему шею, словно теплый шарф. Он так смаковал собственную шутку про парк, что в какой-то момент из глаза у него выкатилась лучистая слеза радости; увлажнив его побитую, как у боксера, щеку, она упала на седые усы и тут же пропала.
– Только представьте себе, парк! – воскликнул он.
Сойдя на конечной, я повернул к северной платформе, чтобы вернуться в центр, а Виктор Гюго медленно поплелся к выходу.
– Вы найдете меня в «Ле Контуар д’Исси», за столиком возле двери, – сказал он на прощание. – Я буду ждать вас. До завтра, месье Зафар.
Простояв целую вечность в ожидании поезда, я вдруг почувствовал, что перед глазами у меня поплыло. Может, все дело было в травке, которую покупал Джамаль: она почти всегда вызывала у меня непредсказуемый эффект. Кроме того, меня порядком взволновало наше странное знакомство с Виктором Гюго и те несколько часов, что я провел в его компании.
Пока ты молод, пока ты еще ребенок, тебя совсем не смущает, что ты чего-то не знаешь. Что такое гравитация? Как читать ноты? Почему самолеты не падают? Чем занимаются программисты? Поскольку все мы рождаемся детьми, всем приходится начинать путь с абсолютного невежества. И долгое время ты даже не очень-то переживаешь, ибо твое воображение всегда стремится к решению только самых насущных вопросов. Например, как сдать экзамен, к которому ты совершенно не готов? Почему тебе не разрешают всю ночь смотреть сериалы и пить холодное пиво? Однажды ты получишь ответы даже на такие трудные вопросы. И твоя жизнь нисколько не потеряет в качестве от того, что ты сам никогда не заменишь в доме проводку. Есть немало людей, готовых сделать что-то за тебя. Каждый день они собираются за воротами медииы: художники с расписной посудой, электрики с огромными катушками проводов, слесари на дребезжащих велосипедах, увешанных резиновыми трубами и металлическими рассекателями для душа. Они сидят в кафе и на земле вдоль тротуаров, скрестив ноги, и весь день пьют мятный чай в надежде, что кто-нибудь предложит им работу. Чего уж там, мой собственный отец – мистер Мудрый – однажды умрет, не имея ни малейшего представления о том, как устроен радиоприемник.
Проведя время с Виктором Гюго, я осознал, что уже совсем скоро мне исполнится двадцать и тогда мне будет нечем оправдывать зияющие пробелы в собственном образовании. Теперь слова «я живу своей жизнью и не лезу не в свое дело» звучали пустой отговоркой.
Именно тогда, на полупустой конечной станции метро, я впервые испытал приступ сильнейшей тошноты – от осознания собственного невежества.
К платформе с грохотом подъехал поезд, я зашел в пыльный вагон, в котором, кроме меня, не было никого. Наблюдать было не за кем, и я оглянулся по сторонам в поисках чего-нибудь интересного. Возле дверей я заметил список, по которому распределялись свободные места среди пассажиров. Первыми в списке значились «mutiles de guerre», то есть инвалиды войны. Затем «aveugles civils» – гражданские лица, страдающие слепотой. Замыкали список беременные женщины и родители с детьми до пяти лет. Интересно, почему парижанам приходится напоминать друг другу об элементарной вежливости? И почему я никогда раньше не замечал этих инструкций? О какой именно войне шла речь в случае с инвалидами? Неужели Франция до сих пор с кем-то воюет? И тут меня снова одолел приступ тошноты, связанный с новым для меня ощущением – жгучим чувством стыда за собственное невежество.
