Мать моя выросла в Париже, и, возможно, там бы ей и следовало остаться. Тем не менее в возрасте тридцати с небольшим она приехала в Марокко, чтобы навестить двоюродных сестер, и здесь, в силу печального стечения обстоятельств, познакомилась с неудачливым бизнесменом по имени Малик Зафар и вышла за него замуж. В 1986 году он стал моим отцом.
Она умерла, когда мне было десять. Или, может быть, девять. Тогда я даже не представлял себе, насколько серьезно она болела. Как-то раз перед уходом в школу я попрощался с ней и пожелал, чтобы к вечеру от ее «простуды» не осталось и следа. Она к тому моменту уже заметно похудела и разговаривала с трудом. Позже мне сообщили, что она лечилась от рака пищевода, хотя я толком не понимал, что это значило. В наследство мне достался французский язык.
Некоторое время я ходил в танжерскую американскую школу. Занятия там шли на английском, а девочки одевались по западной моде. Каждый день нас учили классическому арабскому языку. Скоро, однако, выяснилось, что бизнесмену-неудачнику, вроде моего отца, такое образование не по карману, поэтому меня отправили в обычную школу в районе Виль-Нувель. Там я постоянно отвлекался и очень скоро забросил всякое чтение, из-за чего потом лишь чудом сумел попасть в колледж.
Ну а в колледже, конечно, были девчонки. А еще преподавательница политологии – мисс Азиз. Когда сквозь окна аудитории на нее падал дневной свет, в абсолютной черноте ее густых, слегка вьющихся волос вдруг занималось пурпурное сияние. Она носила прическу чуть выше плеч. Как и все женщины в колледже, она почти всегда ходила в брюках, но как-то раз пришла в темной юбке до колен и белой блузке. Ее шею трижды обвивало длинное ожерелье из больших красных бусин. Ближе к концу лекции я заметил, что из-под подшитого края ее юбки выбилась белая ниточка и пристала к ноге, плотно затянутой в черный капрон.
На моем курсе все получали специальность по экономике. Скукота, но мне пришлось его взять по настоянию отца. Лекции мисс Азиз входили в обязательную программу; темы в основном касались политики, но было и немного истории. Однажды, например, она рассказывала про войны двадцатого века и о том, как первые европейцы высадились в Северной Африке. Она говорила о них так, словно сомневалась, что они на самом деле были людьми. С ее слов получалось, что, несмотря на всю свою культуру, они испытывали такую потребность убивать, против которой были бессильны любые симфонии.
Мне все это было в новинку. Раньше я особо не задумывался о том, когда и почему в мою страну пришли европейцы; я только знал, что многие церкви, площади и бульвары мы называем именами, которые достались нам от них. Но на той лекции, наслушавшись рассказов мисс Азиз о французах и испанцах, которые словно принадлежали к какому-то другому биологическому виду, я подумал: а вдруг, впервые оказавшись в Северной Африке, европейцы восприняли нас так же? Как примитивных дикарей, стороживших побережье на границе бескрайней пустыни. Как религиозных головорезов.
Поначалу складывалось впечатление, что мисс Азиз всегда все делала по правилам. Она терпеливо отвечала на вопросы студентов, пока в дверях не возникала голова заведующего кафедрой экономики доктора Ахмеда. Тогда мисс Азиз спешила выйти в коридор, положив раскрытый учебник на стол обложкой вверх.
Но в то же время она была не такой, как все. В голове она хранила знания о целом мире, но мир этот был другим, совсем не похожим на наш. Она никогда не опаздывала с проверкой эссе и со всеми держалась очень вежливо – даже с беззубым уборщиком Хамидом, подметавшим внутренний двор, пока мы, студенты, дружно потешались над его жирной гузкой и манерой переволакивать свой зад с места на место. Я не мог себе представить, чтобы мисс А., например, повысила голос на кого-то в учительской. Тем не менее что-то в ней безошибочно выдавало бунтарку, только я не мог понять что.
Моя подружка Лейла была того же мнения. Когда-то она придумала для мисс Азиз прозвище – «посланница» – в честь главного героя американского сериала, который так и назывался: «Посланник». Это была история о том, как самая обычная семья усыновила мальчика, а тот оказался пришельцем из космоса. Легкая комедия для детей и совершенно культовый сериал в нашем колледже. В семье с Посланником жили другие дети, которые постоянно просились в гости на его родную планету, но тот всегда им отказывал: он был так благодарен своим приемным родителям, что просто не мог их оставить, хотя бы на один день. С виду мальчик почти ничем не отличался от обычного ребенка: пара лишних пальцев на руках и кое-какие навыки по части телекинеза. Как по мне, так этот сериал сняли по заказу каких-нибудь религиозных группировок, чтобы отправить в массы зашифрованное сообщение: «Не переживай, что у тебя такая дерьмовая жизнь, главное – верить в чудеса и не пытаться никуда сбежать».
Пока отец накачивал своих гостей виски (они всегда только пили, вкладывать деньги в отцовский бизнес никто не спешил), я сидел на постели и таращился в учебник. Мне было скучно. Даже если лекцию читала мисс Азиз, я все равно не понимал, зачем тратить время на предметы типа истории. Какой смысл помнить прошлое, которое случилось задолго до твоего рождения? Ведь его невозможно по-настоящему «помнить». Мы же не видели его своими глазами, и наши учителя не видели, и никто из ныне живущих не видел и вряд ли когда-нибудь увидит. Ты не можешь помнишь то, что случилось не с тобой. Поэтому, когда кто-то начинает «вспоминать» прошлое, на самом деле он его всего лишь воображает… Но какой в этом смысл?
Если я не размышлял о предстоящем побеге, обычно я думал про Лейлу. Сидя у себя в комнате, я притворялся, что читаю про распределение доходов, а сам писал Лейле сообщения, тыкая пальцем в дорогущий телефон, который она отдала мне, когда отец подарил ей новый. Иногда она отвечала мне фотографиями: вот она играет с собакой, а вот – пьет фанту на веранде.
Я с ней не спал. Мне было девятнадцать, и я еще ни с кем не спал. Когда Лейла пришла к нам в колледж, кажется, многие парни попросту не заметили, какой она была красоткой. Тогда все пускали слюни на блондинок с волосами до плеч, а Лейла была темненькой и носила очень короткую стрижку, почти под мальчика. Когда на лекции она склонялась над своим конспектом, под белой рубашкой, застегнутой на все пуговицы, отчетливо проступали ее пышные формы. Студенткам нашего колледжа разрешали носить все, что они захотят. Лейла одевалась скромно, но даже в простой одежде чувствовалось качество. Может, ей все присылали из-за границы, а может, она сама заказывала онлайн. Через пару недель она пообвыклась и стала держаться свободнее. Она то и дело смеялась, и я поначалу боялся, что надо мной, но потом убедил себя, что дело было в ее беззаботном характере. К компьютерным играм, в отличие от меня, Лейла относилась достаточно спокойно, но зато, как выяснилось, просто жить не могла без «Посланника». Тогда-то между нами и полыхнуло. «Обожаю, обожаю, обожаю! Скажи, крутая вещь? – восхищенно воскликнула она, когда разговор зашел о сериале. – Мне нравится, как он всегда ко всем подкрадывается. А когда его удивляет какая-нибудь непонятная штука из нашего мира, он говорит…»
«Ледяные файерболы… Я в деле!» – в один голос выпалили мы оба.
