Я выскочил на «Площади Клиши» и прошел через город мимо универмага «Тати» на наземную станцию «Барбес – Рошешуар»: местечко выглядело многообещающим, с правильной атмосферой, и я подумал, стоит сюда заглянуть, если визит к «Сталинграду» закончится неудачей. Боже, как же мне нравилось метро. Скорость и чудные названия. «Барбес – Рошешуар»! Ну правда, что это вообще такое? И, конечно, виды города…
Почему-то на этот раз у бесплатной кухни оказалось куда спокойнее, чем когда мы приходили сюда с Сандрин. Тут по-прежнему стоял стол, но на нем не было чана с горячим супом, а лежали лишь несколько бананов и куски багета, от которого я теперь планировал держаться подальше. Я спросил у одного парнишки, где можно найти не очень крепкий киф, но он, похоже, меня не понял. Когда я показал ему купюру в десять евро, он убежал прочь. Ко мне подошел здоровенный мужчина в кожаной куртке. Эти крупные западноафриканские лица очень трудно читать. Как в голливудских фильмах, когда ты до самого конца не уверен, окажется ли черный герой верным копом, который защитит своего босса от пули, или он будет злодеем, который при первом удобном случае отстрелит герою на хрен голову.
Стоило ему заговорить, как я сразу увидел себя со стороны – точно так же, как в тот раз, когда Тарик зашел в гостиную, чтобы объявить отцу, что уезжает. Этот Тарик выглядел немного испуганно и внимательно слушал, что ему говорил большой африканец. Время от времени он кивал, словно школьник, которого ругал учитель. Если бы он был собакой, он бы упал и перевернулся на спину. Африканец говорил, что это место вот-вот прикроют. Что оно не нравится полиции. Со дня на день там должны провести рейд, и если Тарик хоть немного соображает, ему нужно спрятать свои деньги и валить куда подальше.
Я еще чувствовал на лице тепло его горячего дыхания, когда вернулся в свое тело. Я подумал, может, хотя бы купить розовый чехол для телефона с кошачьей мордой, а то ведь получалось, что я зря пришел (мог бы подарить его своей квартирной хозяйке). Но вместо этого я решил пройтись и немного успокоиться. Я спустился по бульвару да Шапель и свернул на рю Танжер, потому что название напомнило мне о доме. Местечко оказалось дерьмовым: повсюду стояли новые здания, которыми какой-то умник наверняка попытался заменить старые. Круговая развязка на пересечении с рю Марок (Марокко) выглядела получше, но, прежде чем я попал на широкую авеню, мне предстояло пройти еще одну аллею, застроенную безжизненным уродством.
Признаюсь, разговор с африканцем выбил меня из колеи, поэтому я не особо следил за тем, куда иду и что творится вокруг (не то чтобы я когда-нибудь это делал). Правда, я все-таки обратил внимание на магазин с зеленой вывеской, на которой было два новых для меня слова: «deratisation»
[23] и «desinsectisation»
[24]. О значении я догадался, заметив в витрине картинки с изображением крыс и тараканов; рядом лежали ловушки и мешки с отравой. Стоило, наверное, записать их номер и передать Хасиму – может, они пришли бы к нам в кафе и перебили крыс и тараканов, а Хасиму выдали специальный сертификат.
Вскоре я вернулся обратно к «Сталинграду» и решил, что пришло время двигаться к Сандрин, в ее новую квартиру; надо было попытать счастья с американкой. Сразу скажу, что настроение у меня было необычное: сначала я увидел себя со стороны под платформой, а потом еще прошелся по улицам, названным в честь мест, которые остались в моем прошлом.
На авеню Фландр было очень холодно. Вдруг я заплакал – ничего подобного со мной никогда не случалось. Я боролся со слезами, сглатывая и кашляя, стыдясь себя.
Этот город совсем не походил на тот, что я видел по телевизору и в интернете, – в том Париже повсюду стояли кафе, а в них сидели прекрасные девушки. Мне было очень одиноко.
Взбираясь по ступенькам на платформу, я увидел молодую девушку, которая спускалась навстречу. Она посмотрела мне в глаза, и на мгновение задержала взгляд. На ней было распахнутое пальто и короткое шерстяное платье, на ногах – высокие кожаные сапоги и серые плотные колготки. Она шла, чуть подавшись вперед, отчего ее лицо тонуло в копне волос. С каждым шагом платье слегка собиралось у нее на бедрах. На губах я заметил темную помаду. Через плечо на лямке висела кожаная сумочка. Когда наши глаза встретились, я понял, что она была моей половинкой и что я не найду покоя и не смогу по-настоящему жить до тех пор, пока она не станет моей. Я знал, что она тоже это знает.
Поравнявшись со мной, девушка бросила на ступеньки билет, сложенный в форме латинской буквы «V». А затем я потерял ее из виду.
Уже стемнело, но, даже несмотря на то, что до площади Италии мне пришлось проехать восемнадцать станций, добрался я туда слишком рано. Я сел на розовой ветке, которая тянулась через весь город: на севере конечной значилась станция «Ля Курнёв – 8 мая 1945», а на юге – «Мэри д’Иври». Даже такому преданному поклоннику французского метро, как я, некоторые названия станций казались слишком вычурными. Что такого важного случилось 8 мая 1945 года? Неужели стоило называть в честь этого события станцию метро?
Разыгрывать голодного и холодного бродяжку перед Ханной было еще рановато. О возвращении на двадцать первый этаж промозглого «Сараево» и речи быть не могло. Единственный выход – последовать совету Сандрин и разыскать бордель с китайскими проститутками.
Беда в том, что у меня не было никакого опыта в этом деле. Дома встретить проститутку невозможно, разве что в одном из прибрежных отелей, где всякие богачи – особенно русские и арабы из Персидского залива – всю ночь распивают дорогой виски и нюхают кокаин. Я не понимал, что искать: красные фонари, или женщину с пуделем, или, может, что-то еще? Вдруг она посмеется над моим возрастом? Заразит меня сифилисом или СПИДом? Что если зиб подведет меня в самый ответственный момент? Побродив с полчаса вокруг «Олимпиад», я настолько замерз, что осмелился попытать судьбу в небольшом заведении под вывеской «Пекинский массаж красоты». Конечно, про бордель там ничего не говорилось, но местечко выглядело многообещающе. В витрине стояли бумажные цветы и доска с ценами; из всего списка я мог позволить себе лишь одну процедуру – получасовой «шведский массаж». Ну, хотя бы согреюсь.
Толкнув стеклянную дверь в металлической раме, я услышал звонок. За стойкой ресепшен никого не оказалось, но через минуту ко мне вышла молодая китаянка в рабочем халате. В руках она держала ведро и швабру. Она спросила, что мне нужно.
– Массаж, пожалуйста, – ответил я.
Женщина встала за стойку.
– Какой?
– Вот этот, – ткнул я пальцем в ценник. – Полчаса.
– Тридцать евро. – Китаянка протянула ладонь.
Получив с меня деньги, она поставила ведро и швабру в угол и велела идти за ней.
Пройдя через заднюю дверь, мы спустились на две ступеньки и попали в темную комнату, посреди которой лежал матрас.
