– Да ведь мы тут все время торчим. Меня шум с ума сводит. Кругом мальчишки вопят. А когда мальчишки на каникулах, являются рабочие, плюются, рыгают, обдирают стены, пилят доски. Если б мы только бывали для разнообразия в какой-то приличной компании, пару раз в неделю ездили бы в Тимах, встречались с людьми нашего круга.
– В Тимахе полно деревенщин плантаторов и офицеров Малайского полка.
– Хорошо. – Теперь она чуть успокоилась, вытерла носовым платочком лицо, отвернулась от вида на лужайку, на горы, на джунгли, на реку. – Там должны быть какие-то разумные люди, раз создали Общество любителей кино. Сегодня сообщают в газете. Хорошие фильмы показывают, французские.
– Очень хорошо, давай вступим.
– А как мы туда доберемся?
Вот, опять, не совсем обычная тема для ссоры, в высшей степени необычная, эксцентричная – ее слово – в стране, где у всех белых имеются автомобили, где автомобиль служит важнейшим органом тела, чувством, способностью.
– На автобусе можно. Автобусное сообщение вполне приличное.
– И ты хочешь, чтоб я там сидела, глазела, словно в какой-нибудь интермедии, а на меня дышали бы чесноком, кругом пот, грязь…
– Ты не возражала против чеснока во Франции. Или в Сохо.
– Ох, не будь идиотом, Виктор. Так вести себя просто нельзя. Я думала, даже у тебя хватит ума понять, черт возьми…
– Я твоей непоследовательности не могу понять. Дома ты представительница богемы, гордишься этим, любишь отличаться от всех окружающих. Там тебе вполне годятся автобусы и подземка.
– Но тут другое дело. – Она почти кричала, выговаривала слова, будто объявляла радиопрограмму. – Мы все европейцы в Европе. – Ее сильно трясло. – Мы не можем жить, как азиаты…
– Хорошо, хорошо. – Он схватил ее за локти, потом попытался обнять. – Найдем какой-нибудь способ.
Тихо пришел Ибрагим, глядя большими серьезными глазами, объявил: ленч готов.
– Макан суда сьяп, туан.
– Байкла, Ибрахим.
Они молча пошли в жаркую столовую без вентилятора, выходившую окнами на последний виток веранды, в свою очередь выходившей на умывальни и душевые для мальчиков. Ибрагим подал холодный томатный сок, серьезно, грациозно. Краббе сказал:
– Хочешь машину, да?
– Нам нужна машина.
– Ты же знаешь, я больше водить не хочу. Очень жаль, но вот так.
– Можно нанять шофера.
– Разве мы можем это себе позволить? – Как минимум, восемьдесят долларов в месяц, а он в данный момент около шестидесяти отдает Рахиме.
– Можно попробовать.
И конечно, выплата государственной ссуды за автомобиль составит около ста пятидесяти в месяц. Хотя в банке есть какие-то деньги, скудный остаток их маленького капитала.
– Хорошо. Я подумаю.
– Можно купить подержанную. Денег хватит.
– Да, я как раз об этом и думал.
Ибрагим принес лососину в банке и салат. Накладывая ему, она сказала:
– Будет совсем другое дело. Я почти примирюсь с жизнью здесь.
Это ей принесет дуновение умеренного климата. Ему тоже, если на то пошло. Очень холодное дуновение умеренного климата. И он принялся есть свою консервированную лососину.
4
С еще звеневшими в ушах протестами запертой собаки Нэбби Адамс вошел в Клуб. Вошел довольно робко, шесть футов восемь дюймов робости, хотя имел такое же право войти туда, как и любой другой. Может быть, даже больше, ибо не задолжал Клубу денег. Чего никак не скажешь про двух гадов, до смерти упивавшихся чаем возле книжных полок. Но в Клубе он себя чувствовал неудобно; гораздо охотней пошел бы в маленький кедай с Алладад-ханом. Однако именно потому, что это было единственное па много миль место в округе, где он не задолжал денег, Нэбби Адамс пришел сюда нынче вечером. Харт, вон тот толстый гад, написал письмо командующему полицейским округом про счета Нэбби Адамса. Командующий очень мило отнесся. Сказал Нэбби Адамсу, счета надо прямо сейчас оплатить, а для гарантий немедленной оплаты счетов пообещал устроить единый вычет из жалованья Нэбби Адамса. Вычет был сделан, и от жалованья Нэбби Адамса почти ни черта не осталось. Все равно, один счет оплачен, и дьявольски крупный. Нэбби Адамс велел Алладад-хану идти и сидеть во дворе для прислуги позади Клуба. Посулил прислать большую бутылку пива. Алладад-хану следует постараться тянуть ее как можно дольше. Нэбби Адамс кликнул клубного официанта. На тренированный взгляд Нэбби Адамса сильно смахивало, что клубный официант, Хонг, Вонг, или как его там, накачался опиума. Зрачки у него были с булавочную головку. Он не смотрел прямо в глаза Нэбби Адамсу, как бы зная, что он, Нэбби Адамс, знает.
– Дуа «Тигра». Одну мне, другую тому, что вон там вон сидит. – Если Алладад-хану отчаянно потребуется еще пиво, он должен резко свистнуть. Нэбби Адамс у стойки бара услышит.
Пиво было слишком холодное. Нэбби Адамс привык к скудным прелестям освещаемых керосиновой лампой пивных, и за двенадцать с лишним лет на Востоке выработал вкус к теплому пиву. Любовь к холодному пиву – что-то женственное, декадентское, американское. Во время последнего отпуска он познакомился с одним американцем в местном баре. У того американца в багажнике автомобиля было нечто вроде холодильного агрегата. Во всем остальном машина симпатичная. Тот самый американец сказал: «У нас в Техасе обязательно оценили б мужчину такого размера, как ты». И настойчиво сунул Нэбби Адамсу радость жизни – бутылку пива, до того холодную, что казалась раскаленным железом. Нэбби Адамс заболел после вязкого арктического напитка, от которого зубы ломило.
Он на время оставил своего «Тигра» на стойке бара, чтобы мороз сошел. Набил моряцкий «Вудбайн»
[28]
из жестянки, подаренной благодарным китайцем, хозяином беговой лошади, которому он починил сломавшуюся на дороге машину. Огромные пальцы Нэбби Адамса были так запачканы табачной смолой, что казались залитыми йодом или еще чем-нибудь. Поэтому он себя чувствовал слегка больным, когда брал в руку сандвич. Еще один повод не есть слишком много.
Нэбби Адамс не собирался сидеть в Клубе весь вечер. Может, кто-нибудь придет, встанет у бара, можно будет поговорить. Нэбби Адамса в последнее время не сильно радовал свой английский. Он любил хорошо говорить и теперь понимал, что английская грамматика у него портится, словарь скудеет, приходится пополнять индийскими словами, а произношение вряд ли годится для патрицианского общества. С него довольно разговоров с Алладад-ханом на урду, мило, уютно посиживая в каком-нибудь маленьком кедае.
Раздался резкий свист Алладад-хана. Он отправил ему другую бутылку, на этот раз маленькую. Эта задница пьет быстрее него самого, Нэбби Адамса. Начинает наглеть. Просит представить его мем-сахиб. А у самого прелестная жена в шелковых шароварах и в сари рожает в Куле-Лумпуре ребенка. Нэбби Адамс всегда говорил «Куль» вместо «Куала». Не мог серьезно относиться к малайскому. Не настоящий язык, в отличие от урду или от пенджабского. Китайский тоже. Плинк-планк-плопк. Любой может так говорить. Распроклятый обман.
