Скорее всего, случилось и еще кое-что: Белла наконец позволила себе испытать страх и печаль от того, что могла потерять Феликса, которые подавляла в себе так долго. Совершенно нормальное желание – закрыться от трудных чувств, но тогда мы рискуем стать безразличными к негативным эмоциям других людей, включая наших детей. Все время, пока Белла подавляла чувства, которые вызывала в ней болезнь Феликса, его собственные чувства ее раздражали.
Когда Белла в конце концов разрешила себе понять каково это, когда твой ребенок почти умер, эти ощущения не убили ее, как она боялась. «До сих пор я видела вину Феликса в том, что он такой прилипчивый. Я думала: ну с твоими братьями же все в порядке, почему ты не можешь быть, как они? Теперь я поняла, что никого нельзя обвинять в том, что он чувствует».
После того как мы проговорили это, Белле приснился сон, пожалуй, даже кошмар. Ей приснилось, что Феликс и две ее племянницы отправились на лодке в море и попали в шторм. Девочек спасли, а Феликс утонул. Белла проснулась в слезах, сильно расстроенная, и пошла посмотреть на Феликса, который спал, живой и здоровый. Ее поразила ирония этой ситуации – ведь обычно Феликс прибегал в спальню родителей.
Сегодня, если Беллу раздражает Феликс, она берет ответственность на себя. Она не уверена, стал ли Феликс менее назойливым или она изменила свое отношение к его назойливости и больше потянулась к нему, а возможно, все это одновременно.
Есть много причин для прилипчивости и нытья – столько же, сколько детей и их отношений с каждым, кто о них заботится. Причина, по которой я привела пример выше, не в том, что близость ребенка к смерти – распространенное объяснение для его прилипчивости. Дело в том, что нежелание воспринимать чувства, которые пробуждают в нас дети, препятствует нашей близости с ними и уменьшает способность ребенка чувствовать себя счастливым.
Понимание и валидация чувств – наших собственных и чувств наших детей – важны не только для нашего и их психического здоровья, но и для того, чтобы знать свои триггеры, триггеры детей и лучше понимать, почему мы все ведем себя так, а не иначе.
То, что переживает ваш ребенок – назойливое желание быть рядом с вами, страх привидений в шкафу, монстров под кроватью, просто грусть или захлестывающая его фрустрация, – все это приобретает смысл, если понять контекст. Если контекст не очевиден, это не значит, что его нет. Первым делом нужно принять чувство ребенка – это поможет вам понять причины его поведения. После этого вы сможете его терпеть и займете более удобную позицию для сотрудничества, для того, чтобы находить решения и вносить полезные изменения.
Родительская ложь
Иногда в семьях бывают секреты, которые по определению являются ложью. Возможно, вы не считаете ее таковой и вам кажется, что вы всего лишь не договариваете вещи, которые вашим детям не нужны или могут нанести вред.
Но когда в семье скрывают какие-то сведения либо лгут, даже если кто-то не знает правды, последствия все равно неизбежны. Язык нашего тела выдает, что мы не ведем себя честно и открыто.
Когда вы лжете или опускаете некоторую информацию, чтобы защитить детей от происходящего, вы тем самым притупляете их инстинкты. Вы сообщаете им что-то отличное от того, что они считывают и чувствуют. Им становится не по себе, и если они не в состоянии выразить это беспокойство, оно выйдет на поверхность в их неудобном поведении.
Случай, который я привожу ниже, разбирался как иллюстрация этого явления во время моей учебы на психотерапевта.
Мистер и миссис Х. пришли к психотерапевту доктору Ф. по поводу своего сына-подростка А. Поведение А., по словам родителей, не поддавалось никакому контролю. Он прогуливал школу, употреблял наркотики и алкоголь, был замкнут и необщителен. К тому же он таскал деньги из сумочки матери. К психотерапевту они пришли за советом, как приструнить сына.
Доктор Ф. объяснил им, что подросток испытывает необходимость отделиться от родителей, создать себе новый круг общения или присоединиться к новой компании. Когда он понимает, что у него получилось стать отдельной от родителей личностью, ему уже не требуется так бунтовать и все постепенно уравновешивается. Х. настаивали, что поведение их сына выходит за рамки обычного подросткового.
Доктор Ф. попросил рассказать о первых детских годах А. Рассказ о том, каким счастливым и совершенно нормальным маленьким мальчиком рос А., показался ему неестественным, слащавым и лишенным подробностей. Супруги переглядывались, как будто тайно хотели что-то сообщить друг другу. Доктор Ф. заметил это. Он спросил: «Что вы от меня скрываете?». Оба замолчали и снова взглянули друг на друга.
«Вы вдвоем всегда хорошо ладили?» – подтолкнул их Ф. «Мы тогда не были вместе», – сказал наконец мистер Х. Его жена испепелила его взглядом. «Вы разошлись, когда он был маленьким?» Тут все и выяснилось. Мистер Х. не был биологическим отцом мальчика, хоть и воспитывал его как собственного сына. Настоящий отец А., по словам миссис Х., был «дрянь-человек». Он изменял, пил и, когда А. было восемнадцать месяцев, погиб в автомобильной катастрофе, которую сам же и спровоцировал, сев за руль пьяным.
«А. вряд ли его помнит. Отец редко бывал дома», – сказала миссис Х.
«Может, осознанно он его и не помнит, но на телесном уровне мог чувствовать его присутствие, а затем – отсутствие», – предположил доктор Ф.
«Мы волнуемся, что такое поведение может быть генетически обусловлено», – признался мистер Х. Доктор Ф. объяснил, что поведение – это сообщение, и в нем есть смысл. «Так что же хочет сказать вам А. своим поведением?»
«Он как будто хочет, чтобы мы отстали от него», – сказал мистер Х.
«Вы солгали А., солгали в важном вопросе. Он не может знать, в чем, но он чувствует, что что-то не сходится, и это беспокоит его», – пояснил доктор Ф.
«Мы не лгали, мы просто не сказали ему», – возразили Х.
«Это ложь через недомолвки», – ответил Ф.
«Так что же нам делать?» – спросили Х.
«Я не могу сказать вам, что делать. Однако я думаю, что именно этим отчасти обусловлены проблемы А.»
Х. решили рассказать все сыну. Тот был в ярости. Он выяснил, что у его биологического отца был брат, переехал к дяде, стал усердно заниматься, хорошо окончил школу и поступил в университет.
Его родители хотели, чтобы он пришел в себя. Теперь им нужно было загладить получившийся разлад. Это означает – понять гнев сына, вызванный тем, что они предпочли благостную картинку идеальной семьи правде, признать последствия, которые это имело для него, извиниться и принять любые чувства молодого человека по этому поводу. Я так и не узнала, получилось ли это у них, потому что история здесь кончается.
Достаточно часто, когда нам бы хотелось, чтобы чего-то никогда не случалось, мы лжем, не рассказывая об этом нашим детям. Желание защитить малышей от сложных чувств совершенно естественно, но истинная проблема в том, что их чувства нас пугают. Я считаю, лучше им быть в курсе, что у вас или у вашего партнера были сложности, но вы работали над тем, чтобы разрешить их, и надеялись, что у вас все получится. Это правильнее, чем хранить в секрете вещи, которые все равно оказывают влияние на мир ребенка. Если он волнуется, вы можете утешить его. Если мы не сообщаем плохие новости в той форме, в которой малыш сможет с ними справиться, он все равно почувствует, что атмосфера изменилась, и придумает этому, возможно, куда худшее объяснение.
