— Эй, братишка!
— А? Да-да... Что закажем?
На очередной голос я отзываюсь с опозданием (не сразу реагирую на «братишку»), пролетаю мимо посетителя за столиком и, сообразив наконец, к кому это он обращается, резко разворачиваюсь.
Ох-х, ну и тип... В рубашке с распахнутым воротом, с золотой цепью на шее и сразу несколькими грубыми перстнями на пальцах — явно какой-то якудза низшего эшелона. Мне-то, конечно, не привыкать: в моём городишке такие кучкуются где-нибудь у вокзала. И, по сравнению с остальными расфуфыренными клиентами, в этом даже ощущается что-то родное.
— Я тут в пицце зубочистку нашёл... — выдаёт он мне с едва различимой усмешкой в голосе.
— Да что вы?!
На тарелке перед ним — последний ломтик пиццы с базиликом, в который, как пить дать специально, воткнута деревянная зубочистка. Решил пошутить или что? Пока я соображаю, как тут лучше среагировать, отморозок говорит с ледяной ухмылкой:
— Хорошо, что заметил вовремя. А если бы проглотил?.. И что мы теперь будем делать?
— Э-э...
Что тут скажешь? «Вы же сами её воткнули» — не лучший вариант. Я пытаюсь вежливо улыбаться, но с его физиономии улыбка вдруг улетучивается.
— Что будем делать, я спрашиваю?! — орёт он уже во всю глотку и неожиданно пинает коленом свой столик. Бабах! В зале повисает гробовая тишина, а я застываю, словно кусок льда.
— Что-то не так, господин?
Какая-то женщина, появившись откуда ни возьмись, отодвигает меня в сторону. И говорит мне тихонько:
— Иди, я сама разберусь...
Кто-то сзади берёт меня за локоть и утягивает прочь. Я оборачиваюсь. Старший коллега-официант.
— Да что с тобой сегодня?! — спрашивает он встревоженно.
— Примите наши самые искренние извинения! — говорит женщина отморозку, сгибаясь в глубоком поклоне.
Гул в зале возобновляется, словно кто-то вернул ручку громкости в её обычное положение.
Орудую поломоечной машиной, похожей на газонокосилку. Рабочий день в ресторане закончен, лампы в канделябрах пригашены, все скатерти со столиков сняты; кто-то протирает бокалы, кто-то проверяет содержимое холодильников, кто-то ковыряется в компьютере за кассовым аппаратом.
Женщина, что выручила меня сегодня, протирает столы, явно рассчитывая на то, что я сам заговорю с ней. Я вижу её профиль, но она прячет взгляд, так что выражения лица не разобрать. Тем не менее на её очаровательных пухлых губах угадывается мягкая улыбка. Тонкие руки, узковатые бёдра, большая грудь — в целом выглядит чертовски привлекательно. И на этой сногсшибательной груди я замечаю табличку с фамилией «Окудэ́ра». Ну что ж, вперёд...
— Окудэра-сан! — громко окликаю я. И тут же получаю лёгкий шлепок по затылку.
— «Сэмпай»
[17], балда! — подсказывает мне мужчина, проходя за моей спиной на кухню со стопкой меню под мышкой. А ведь верно, «сэмпай»...
— Э-э... Окудэра-сэмпай! Я сегодня... хм...
— Что, Таки-кун? Пережил катастрофу?
Она поворачивается. Её длинные изогнутые ресницы поднимаются, и миндалевидные глаза самой настоящей красавицы смотрят на меня в упор. От её завораживающего голоса у меня по спине пробегают мурашки. Так, что хочется всё бросить и немедленно признаться ей в любви. Я чувствую, что краснею, и поспешно опускаю взгляд.
— А... Э-э... Катастрофу?
— Этот тип явно тебя провоцировал. По инструкции я, конечно, не взяла с него денег, но...
Ни капельки не сердясь, она выворачивает тряпку наизнанку и начинает вытирать очередной стол. И уже собирается закончить фразу, как вдруг...
— Ой! Окудэра-сан! — раздаётся крик ещё одной официантки. — Ваша юбка!
— А?!
Окудэра-сэмпай выворачивает шею, оглядывает себя сзади и тут же густо краснеет. По юбке поперёк одной из ягодиц тянется горизонтальный надрез. Тихонько вскрикнув, она быстро передвигает фартук спереди назад, пряча дырку от посторонних глаз.
— Сами-то целы?
— Чёртов якудза! Это же он, да?
— Чистый харассмент!
[18]
— Вы помните, как он выглядел?
Сразу несколько сотрудников ресторана собираются вокруг неё и взволнованно обсуждают случившееся. Она же стоит, опустив голову, и смотрит в пол. Я тоже пытаюсь что-нибудь сказать, но слова застревают в горле, и я одиноко столбенею посреди зала. Плечи Окудэры чуть заметно подрагивают, а в глазах, по-моему, стоят слёзы...
Похоже, теперь мой черёд её выручать.
Наверное, меня оттолкнут, но вот уже я хватаю её за руку и вывожу из зала.
— Эй, Таки! Ты что себе позволяешь?! — кричат мне в спину, но я не обращаю внимания.
Зелёная — для полянки. Оранжевая — для цветка и бабочки. И ещё один какой-нибудь мотив... Коричневый? Ага, для ёжика. А кремовый — для его носа.
Совместив края дыры на юбке, я аккуратно, мелкими стежками заштопываю надрез. Понятия не имею, откуда в раздевалке взялись катушки с разноцветными нитками для вышивания, но именно их я задействую для этого сомнительного ремонта. На такое рукоделие Бабуля давно меня натаскала, тут уж я просто ас...
— Ну, вот и готово!
Не проходит и пяти минут, как я вручаю заштопанную юбку Окудэре-сэмпай.
— А?.. Ничего себе!
Когда я только притащил её в раздевалку, на лице её было куда больше опасливого сомнения. Но теперь на нём не написано ничего, кроме удивления.
— Вот это да! Таки-кун, как здорово... Даже красивее, чем было!
Поскольку надрез был длиной сантиметров в десять, я сначала заштопала его, а по шву и вокруг него набросала стежками рисунок: ёжик, резвящийся на полянке. Просто подумала, что для такой красавицы, как сэмпай, подойдёт какой-нибудь милый сюжетик в подобном духе. Её красивое лицо, ставшее вдруг таким же близким и знакомым, как лицо соседской девчонки из моего городка, расплывается в улыбке.
— Спасибо, что спасли меня сегодня, — наконец-то удаётся мне сказать.
— Уф-ф... — Окудэра-сэмпай чуть прищуривает свои большие глаза. — На самом деле я за тебя беспокоилась. Всё-таки ты у нас, Таки-кун, парень задиристый, хотя и не силач, — продолжает она, постукивая себя пальцем по левой скуле.
