Из четверых кадровиков это была единственная женщина — и единственный собеседник, уловивший ошибку в моей производственной мотивации. Холодный пот прошиб меня под костюмом, к которому я не привык.
— Ну, потому что... С клиентами общаться, конечно, весело, но всё-таки, наверное, захотелось чего-то большего...
«Чего-то большего»? Это же ответ пятиклассника! Я почувствовал, что краснею.
— Ну, то есть... Токио ведь тоже непонятно когда исчезнет...
Теперь кадровики уже точно недовольно сдвинули брови. Я поймал себя на том, что хватаю себя за шею и поспешно вернул руки на колени.
— И поэтому, даже если он исчезнет... вернее, именно потому, что исчезнет, думаю, стоило бы строить дома и улицы, которые остались бы в памяти людей...
«A-а, всё пропало!.. Сам не понимаю толком, что хочу сказать. Значит, и здесь провал!» — подумал я, глядя на серый небоскрёб в окне за спинами кадровиков, и мне захотелось расплакаться.
— И в скольких фирмах ты уже побывал? — спрашивает Такаги.
— Не считал, — мрачно отвечаю я.
— Да признайся, что ты просто не хочешь постоянную работу! — жизнерадостно говорит Цукаса.
— Чья бы корова мычала! — огрызаюсь я.
— Может, тебе просто костюм не идёт? — усмехается Такаги.
Я начинаю злиться:
— Можно подумать, у вас ситуации были лучше!
— Меня две фирмы пригласили, — сообщает Такаги.
— А мне восемь, — добавляет Цукаса.
— Ха!..
На это мне сказать нечего. Чашка кофе в моей руке дрожит от унижения и звякает, когда я ставлю её на блюдце.
Ти-ри-рам!
Смартфон на столе негромко звякает. Прочитав сообщение, я залпом допиваю оставшийся кофе и поднимаюсь со стула.
Да, в старших классах мы все втроём частенько заглядывали в это кафе. Воспоминание об этом промелькнуло в моей голове, когда, помахав на прощание рукой Цукасе и Такаги, я вышел на улицу и почти бегом двинул к метро.
В те времена у нас всё получалось легко. Заботиться о будущем трудоустройстве не было необходимости, каждый день проходил радостно и бездумно. Особенно в то лето, во втором классе старшей школы
[46], нам было веселее, чем когда-либо до или после этого. По-моему, что бы ни происходило с нами тогда, всё заставляло моё сердце взволнованно танцевать в груди.
«Что же, собственно, происходило?» — задумываюсь я теперь. Да, в общем-то, приходится признать, что ничего особенного. Просто, наверное, сам возраст был такой: покажи нам палец — готовы были веселиться полдня... Или всё-таки нет? Или это выражение всё же больше подходит к девчонкам?
Рассеянно думая обо всём этом, я вошёл в метро и по ступенькам спустился под землю.
— Ого! Устроился на работу?
Оторвавшись от смартфона, Окудэра-сэмпай оглядывает мой костюм и улыбается.
Вечерние кварталы перед станцией Ёцуя кишмя кишат весёлой отдыхающей молодёжью, освободившейся от школы или работы.
— Ха-ха. Если бы это было так просто...
— Хм-м-м, — протягивает она и придвигает своё лицо к моему.
От макушки до кончиков пальцев она выглядит очень серьёзной. И очень серьёзным тоном говорит мне:
— А всё потому, что твой костюм тебе совсем не идёт!
— Что... так ужасно выгляжу?
Я невольно оглядываю себя от плеч до пят.
— Ну что ты! Я же шучу... — говорит она и, чтобы резко сменить тон разговора, широко улыбается.
Она предложила с ней прогуляться, и мы зашагали по Синдзюку навстречу волне студентов. Пересекли парк Киои, прошлись по мосту Бэнкэй. Я впервые в этом году заметил, что листва у деревьев на улицах начинает краснеть и желтеть. Большинство народа вокруг уже носили ветровки и тонкие куртки. Окудэра-сэмпай также была в свободной ветровке.
— У тебя какое-то дело? Вдруг эсэмэску прислала, вызвала... — спросил я, думая, что я, похоже, единственный, кто одет не по сезону.
— Ты о чём, дядя? — скривила она ротик, блестящий от помады. — А без особого дела с тобой и связываться нельзя?
— Да нет, что ты! — Спохватившись, я замахал руками. — Можно, конечно...
— Вот, давненько не виделись. Ты не рад?
— Э... Да! Конечно рад!
Кажется, мои ответы её удовлетворили.
— Я в этот район по работе приехала. Дай, думаю, проверю заодно, как там Таки-кун!
Она рассказала, что теперь служит в фирме, владеющей крупной сетью магазинов одежды, и сейчас работает в Тибе.
— В пригороде, конечно, есть свои прелести, но всё-таки Токио с его бурной жизнью — это нечто особенное! — призналась она, обводя всё вокруг сияющим взглядом.
— Ого, смотри! — вдруг добавила она, и я взглянул туда, куда она показала.
Мы шагали над улицей по виадуку, и рекламный экран на стене магазина электротоваров оказался прямо перед нашими глазами. На экране я увидел гитарообразной формы Новое озеро Итомори, а над ним огромную надпись:
«8 ЛЕТ МЕТЕОРИТНОЙ КАТАСТРОФЕ!»
— Мы же когда-то туда ездили, помнишь? — вспоминала Окудэра-сэмпай, морща лоб. — Ты, кажется, тогда ещё в школе учился...
— Ну да, лет пять назад это было, — кивнул я.
— Да что ты? — удивлённо выдохнула она. — Столько всего забывается само по себе!
«И не говори», — мысленно согласился я с ней. Спустившись с виадука, мы пошли по улице Сотобо́ри вдоль Императорской резиденции Ака́сака, а в моей памяти всё всплывали воспоминания из той странной поездки.
Лето моего второго старшего класса... Впрочем, нет — то было уже как раз начало осени, в точности как сейчас! Мы втроём — Цукаса, Окудэра-сэмпай и я — отправились в маленькое путешествие. Сначала на «Синкансэне», потом на обычном скором добрались до Гифу, а там уже без какой-либо цели шли вдоль местной ветки пешком.
Ну, точно! Там, на обочине федеральной трассы, нам ещё попалась одинокая лапшичная. А потом... А вот насчёт того, что было потом, моя память затуманивается так, словно дальше идут воспоминания из какой-нибудь прошлой жизни. Не помню, поссорились мы или нет, помню только, что с какого-то момента я путешествовал уже без них. В одиночку взбирался на какую-то гору... Провёл ночь на её вершине... А на следующий день в одиночку вернулся в Токио.
Да, всё верно! Я же тогда страшно заинтересовался всем, что связано с этой метеоритной катастрофой!
