Причёска у меня сегодня самая обычная. Я всегда разделяю волосы на три части, стягиваю в хвост на затылке и перетягиваю плетёным шнурком. Так, как когда-то давно учила меня Бабуля.
— Причёска? — переспрашиваю я. — Ты о чём?
Я невольно вспоминаю странный разговор за завтраком. Если сегодня со мной всё в порядке, что же случилось вчера? Я пытаюсь вспомнить вчерашний день, но тут в разговор вклинивается Тэсси.
— Тебя, наверное, Бабуля в себя вернула? — уточняет он с беспокойством в голосе.
— Вернула?
— Могу спорить, тут без оборотней не обошлось!
— Че-го?! — Я отчаянно морщу лоб.
— Да отстань ты со своим оккультизмом! — накинулась на него Саечка. — Просто стресс накопился, правда, Мицуха?
Стресс?..
— Эй... Постойте! Что вы хотите сказать?!
С чего это все так беспокоятся обо мне? Вчера я... Не помню, что было, но вчерашний день никак не мог отличаться от всех остальных.
Так же?..
Или всё-таки мог?
Вчера я...
— И более того! — раздаётся вдруг зычный голос, усиленный громкоговорителем, и все мои вопросы куда-то улетучиваются.
По ту сторону крытых полиэтиленом теплиц, на просторной муниципальной площадке для парковки велосипедов собралась небольшая толпа — чуть больше дюжины человек. А в самом её центре с торжественным видом стоит, сжимая в руке микрофон, высокий человек — мой отец. Он одет в строгий тёмный костюм, а на его рукаве — повязка с надписью: «Нынешний мэр То́сики Миями́дзу». Он произносит предвыборную речь.
— И более того! Для дальнейшего возрождения города нам остро необходимо полное оздоровление наших городских финансов! Лишь тогда мы сможем говорить о том, что живём в спокойном и безопасном месте! Как уже выбранный вами мэр я хотел бы завершить тот план городского обустройства, который претворял в жизнь до сих пор, и сделать это достойно! Я хотел бы проложить для нашего города новый путь и добиться того, чтобы каждый из нас, от детей до стариков, смог бы жить здесь без тревог и волнений! В этом моя судьба, и моё сердце полно решимости с новыми силами...
Он говорит с таким пафосом, словно большой политик по телевизору, и я отчётливо понимаю, что его речь совсем не подходит велосипедной парковке, окружённой огородами. Я замечаю, что люди вокруг него шепчутся и машут рукой: да ладно, мол, всё равно переизберётся, он же тёртый калач! И мне становится ещё паршивее.
— Эй! Миямидзу!
— Доброе утро...
Час от часу не легче. Меня окликает чёртова троица одноклассников. В старших классах тоже есть своя иерархия. Эти трое принадлежат к той категории «ярких личностей», которым сам бог велел говорить какие-нибудь гадости таким замухрышкам, как я.
— Мэр города и его верная правая рука! — говорит одна из них и демонстративно поворачивается к продолжающему свою речь моему отцу.
Я снова оглядываюсь — и вижу, что рядом с ним стоит широко улыбающийся отец Тэсси. Он одет в спецовку своей строительной фирмы, на его рукаве — повязка с надписью: «Группа поддержки Тосики Миямидзу». Убедившись, что мы с Тэсси оба смотрим туда, девица добавила:
— С их детишками уж точно лучше не водиться. Они же всегда делают только то, что им говорят папа с мамой, верно же?
Идиотка. Я прибавляю шагу и оставляю их позади.
Лицо Тэсси тоже непроницаемо, и только Саечка выглядит встревоженной.
— Мицуха! — доносится вдруг до меня.
У меня перехватывает дыхание. Невероятно. Отец прервал свою речь, опустил микрофон и окликает меня по имени. Кое-кто из толпы тоже оборачивается в мою сторону.
— Мицуха! Всегда ходи с гордо поднятой головой!
Я заливаюсь краской. Это так нелепо, что мне хочется разреветься. С трудом заставляя себя не бежать, я ухожу прочь широкими шагами. «Своей родне поблажек не даёт!» — «Настоящий мэр, что тут скажешь!» — слышатся голоса из толпы. «Ах, бедняжка!» — «Как мне её жалко!» — хихикают за спиной одноклассники...
Хуже быть уже не может.
Музыка, звучавшая в моей голове до сих пор, вдруг смолкает. И я вспоминаю, что без музыки этот городок — самое тоскливое место.
Цок, цок, цок, — постукивает мел по доске, выводя что-то вроде стихотворения.
Кто бы ты ни был в час суморо́чный,
Между мной и тобой —
Только долгий сентябрь
Да тропинка росы,
На которой я тебя жду.
— Суморочный — кто знает, что это такое? — спрашивает молоденькая учительница, госпожа Юки, и снова пишет, уже большими буквами: СУМОРО́ЧЬЕ.
— Это слово употреблялось в древности. Оно означало время вечерних сумерек, когда уже не день, но ещё не ночь. Время, когда человеческие силуэты размыты и трудно понять, кто есть кто. Когда вместо людей могут появиться совсем не люди, а духи или призраки умерших. Поэтому иногда его ещё называют «время демонов». Но название «суморочье» гораздо древнее.
— Сэнсэй! А можно вопрос? Разве это не то же, что «лихочасный»? — спрашивает какой-то парень.
«А ведь точно, — думаю я. — Сколько себя помню, вечерние часы, как правило, называют лихими».
Услыхав вопрос, госпожа Юки тихонько смеётся. Нет, всё-таки эта учительница литературы — самая красивая девушка в нашем захолустье...
— Но это же словечко из местного диалекта, разве не так? — отвечает она. — Насколько я слышала, так часто говорят старики в Итомори, в чьей памяти ещё сохранился древний язык...
— Да просто он сам деревенщина! — брякает кто-то, и по классу пробегает смешок.
Так и есть, Бабуля частенько бормочет на каком-то непонятном языке. И о себе говорит вечно в третьем лице, словно о ком-то другом... Думая об этом, я открываю тетрадь на странице, которая должна была оставаться чистой. Но теперь на ней чернели огромные буквы:
ТЫ КТО ТАКАЯ?!
Чего-о??
Незнакомые буквы словно всасывают в себя все окружающие звуки. Это не мой почерк. И эту тетрадь я точно никому не одалживала. И вообще. Что это значит: «Ты кто такая»?
— ... — мидзу! Продолжай, Миямидзу!
— А?.. Д-да, сейчас!
Спохватившись, я вскакиваю с места.
— Продолжай читать с девяносто восьмой страницы, — говорит госпожа Юки и, глядя на меня, странным голосом добавляет: — Хорошо, что хотя бы сегодня ты помнишь, как тебя зовут!
Класс тут же дружно хихикает. Что всё это значит, чёрт побери?
— Так ты что, ничего не помнишь?
— Нет.
— Честно?
