— Я вызову тебе машину, — голос мэра вдруг наполняется беспокойством; набирая чей-то номер на телефоне, он добавляет: — Съезди в больницу, покажись врачу. Если после этого у тебя ещё найдётся, что мне сказать, тогда и поговорим.
От этих слов мне становится жутко неуютно. Он действительно говорит со мной, своей собственной дочерью, как с больной или сумасшедшей. Когда я наконец понимаю это, всё моё тело будто обжигает ледяным холодом. И лишь голова, похоже, становится всё горячей от пронзительного чувства — ярости.
— Перестань считать меня идиоткой! — ору я во весь голос.
Глаза мэра от неожиданности выпучиваются. Прежде чем я понимаю, что творю, я обнаруживаю, что держу его за галстук. Телефон выпадает у него из руки, еле слышно продолжая куда-то дозваниваться.
— Х-ха...
Я ослабляю хватку. Наши лица отдаляются друг от друга. Его рот остаётся открытым от изумления. Мы продолжаем смотреть друг другу в глаза. Я весь в поту от напряжения.
— Мицуха... — произносит он наконец. — Или нет... Кто ты?
Эти слова впиваются в мою память — отвратительное ощущение, словно в ухо заползло какое-то мелкое насекомое и навеки застряло внутри головы.
Я слышу, как где-то далеко на улице стучит молоток. В это послеобеденное время в нашем тишайшем городишке становятся слышны даже самые отдалённые звуки. Бац, бац, бац... Взбираясь по тропинке на холм, с которого видно всё озеро, я представляю, как молотком в толстые доски забивают гвозди. Железные гвозди, которые проржавеют уже к следующему фестивалю.
«Скорее всего, это строят подмостки для праздника в храме Миямидзу», — думаю я, разглядывая деревянные светильники, выстроенные вдоль дороги.
— Ну, пока! — слышится детский голосок.
Я поднимаю голову и вижу, как трое младшеклашек на вершине холма, прощаясь, машут друг другу руками.
— Увидимся на фестивале!
— Встретимся у храма!
Расставшись со своим другом, пацан и девчонка начинают спускаться навстречу мне. Возраст обоих примерно как у Ёцухи.
Храм — место катастрофы...
— Не ходите туда! — кричу я, хватая пацана за плечо, когда он проходит мимо. — Бегите из города! И велите бежать всем своим друзьям!!!
На лице парнишки мелькает испуг.
— Ты кто такая?
Парнишка изо всей силы отбивает мою руку, и я прихожу в себя.
— Сестричка!
Я вижу, как с холма ко мне с крайне встревоженным видом сбегает Ёцуха. А парень с девчонкой пускаются от меня наутёк. Плохи дела. Я теперь ещё и подозрительная личность.
— Сестричка, что ты им сделала?! — кричит Ёцуха, хватая меня за руки. — И что мне сделать для тебя?
Я смотрю на Ёцуху. Она ждёт моего ответа с тревогой. Если бы Мицуха была здесь...
— Если бы Мицуха была здесь... Она смогла бы его уговорить? А я только и делаю, что всё порчу? — продолжаю я, не обращая внимания на её обалдевший взгляд. — Ёцуха. До наступления сумерек бери Бабулю и уходите прочь из города...
— Как это?
— Если останетесь, вы погибнете!
— A-а?! Сестричка, что ты такое говоришь? — повышает она голос так, будто отчаянно пытается оттолкнуть мои слова от себя. — Держи себя в руках!
Её глаза наполняются слезами. Она испугана. Заглядывая мне в глаза с высоты своего росточка, она говорит:
— Вчера зачем-то в Токио укатила... Сестричка, ты такая странная в последнее время!..
— Что?!
Меня накрывает волна шока. «Токио?»
— Ёцуха, ты сейчас сказала: «Токио»?!
— Э-э-эй, Мицуха!
Голос Саечки. Поднимаю голову и вижу Саечку с Тэсси верхом на его велосипеде, машущую мне рукой. Подъехав ко мне, они тормозят так резко, что шины скрипят по асфальту.
— Ну, как прошёл разговор с папашей? — спрашивает Тэсси нетерпеливо.
Я не могу и рта раскрыть в ответ. Совершенно растерянный, я не знаю, что и думать. Мэр не поверил ни одному моему слову. Более того, он спросил у своей собственной дочери: «Кто ты?» И я сам заставил его это сделать. Не потому ли, что в теле Мицухи всё-таки не она, а я? Где тогда сейчас она сама? Если верить Ёцухе, вчера она уехала в Токио. Зачем? И когда, если точнее, было это самое «вчера»?
— Эй! Мицуха? — Тэсси подозрительно уставился на меня.
— Что это с твоей сестрой? — спросила у Ёцухи Саечка.
Где же Мицуха? И где я?..
А что, если...
Я посмотрел вверх. Вереницу домов окружали горы, одна выше другой. Дальше, за ними, в голубоватой дымке тумана виднелся гребень ещё одной горы. Той, на вершину которой я забирался. С древом-святилищем в центре застывшего кратера. Место, где я пил кутиками-саке...
Прохладный ветер со стороны озера ерошит обрезанные Мицухины волосы; его слабые порывы, будто кончики чьих-то пальцев, нежно ласкают щёки.
— А что, если она там?! — бормочу я еле слышно.
— А? Что-что? Что — там?
Ёцуха, Саечка и Тэсси смотрят туда же, куда и я. Мицуха, если ты сейчас там...
— Тэсси! Одолжи велосипед!
Не давая ему ни ответить, ни даже опомниться, я хватаюсь за руль, вскакиваю на велосипед и с силой отталкиваюсь от земли ногами.
— Э-э... ох! Мицуха!
Сиденье прикручено слишком высоко. Привстав над ним, я кручу педали и несусь вниз с холма.
— Мицуха! А как же наш план?!
— Делайте всё по плану! Рассчитываю на вас!
Эхо разносит мои крики по всему городку. Голос Мицухи, отделившись от её тела, на несколько секунд наполняет собой воздух, отражается от гор и проносится над озёрной гладью. Словно пытаясь угнаться за ним, я кручу педали так быстро, как только могу.
Кто-то постукивает меня по щеке. Очень легко, словно кончиком среднего пальца, стараясь не сделать больно. Палец очень холодный, словно каких-нибудь несколько мгновений назад этой рукой стискивали кусок льда. Кому понадобилось это делать, пока я сплю?
Я просыпаюсь.
Ого! Темнота.
Неужели всё ещё ночь?
Кто-то снова постучал по моей щеке... Ах, нет, это просто вода. Капля за каплей она падает мне на щёку.
Я сажусь — и наконец понимаю.
— Я опять Таки-кун! — громко говорю я.
Поднявшись по каменным ступенькам, я встречаю лучи предзакатного солнца. На глаза Таки-куна наворачиваются слёзы, — видимо, оттого, что он слишком долго пробыл в темноте. Выбираюсь наружу — и моя догадка подтверждается: я на той самой горе, в кратере у святилища.
