Она встала и потянулась:
– Пойду отнесу ее мадам и возьму…
«Другую», – хотела сказать она, но ее слова заглушил душераздирающий вопль.
Она и Тави тревожно переглянулись. Из рук Маман выпал стручок.
Вопль повторился. Он шел от сыроварни, и на этот раз представлял собой одно протяжное слово:
– Гу-у-у-у-уго-о!
Гуго откинулся на стену амбара и застонал.
– Господи, как здесь было тихо. И как хорошо, – сказал он. – Ну, может, не очень хорошо, зато определенно тихо. Теперь, если мать из-за чего-нибудь надрывается, я знаю наверняка: это вы двое виноваты. Вот знаю, и все.
Снова раздался крик.
– Гуго, идем! – сказала Изабель и потянула его за руку. – Кажется, ей больно!
И она бегом помчалась к сыроварне; остальные за ней. Прибежав, они застали рядом Тетушку.
– Я была в кухне… услышала вопль. Кому-то плохо? – спросила она, прижав руку к груди.
Никто и рта не успел раскрыть, а Гуго уже распахнул дверь и шагнул через порог. Остальные вошли за ним. Внутри сыроварни стояла такая едкая вонь, что у Изабель даже глаза заслезились.
– Что здесь такое? – воскликнула она.
– Урод! – вопила мадам Ле Бене. – Мерзкая дрянь!
Она стояла в дальнем конце сыроварни, у полок с созревающими сырами, и указывала пальцем на один из них. Изабель подошла ближе и разинула рот. На полке действительно лежал какой-то уродец: морщинистый, кривобокий, мохнатый от плесени.
– Господи, ну и запах! – сказала Тетушка, зажимая платком нос.
– Пахнет немытыми ногами.
– Тухлыми яйцами.
– Помойкой.
– Дохлой псиной, – сказал Гуго.
– Дохлой псиной, которая неделю провалялась на солнце, – уточнила Изабель.
– И сильно вспотела, – добавил Гуго.
– Строго говоря, собаки не потеют, – поправила его Тави. – По крайней мере, не потеют, как люди. А уж дохлые – и подавно.
– А эта потеет, – возразил Гуго. – Сама погляди.
Даже за то недолгое время, что они провели рядом с сыром, на его мохнатой поверхности успели проступить прозрачные желтоватые капли. Они скатывались по его бокам и падали на пол.
– Все, с меня хватит. Убирайтесь все трое. Чтобы духу вашего в моем доме не было, сегодня же! – рявкнула мадам.
Торжествующая ухмылка зажглась на лице Гуго.
Сердце у Изабель упало.
– Нет, мадам. Прошу вас! – взмолилась она. – Нам совсем некуда идти!
– Твоей сестре следовало подумать об этом, прежде чем она испортила мой сыр!
– Ну же, Авара, – взяв хозяйку под локоть, принялась уговаривать ее Тетушка, – к чему так сердиться? Девочка просто сделала ошибку, вот и все.
– Вообще-то, это был эксперимент, а не ошибка, – отозвалась Тави, внимательно всматриваясь в сыр. – Просто мою гипотезу нужно подработать.
– Вон! – снова стала брызгать слюной мадам. – Вон отсюда! – Затем она повернулась к сыну. – Гуго, возьми это… эту потную псину и вынеси отсюда, пока она не заразила другие сыры. Отвези ее в лес или брось в какую-нибудь яму!
Тетушка повела мадам к двери. Как только хозяйка вышла наружу, старуха вернулась к Изабель:
– Помоги Гуго прибраться, девочка. А я пока ее успокою.
И, потрепав Изабель по щеке, она поспешила за мадам.
Изабель прижала ладони ко лбу и стала думать. Это катастрофа. А вдруг Тетушке не удастся уговорить мадам? Вдруг та все же выгонит их на улицу?
– Ну что, доволен? – обратилась тем временем Тави к ухмыляющемуся Гуго. – Наконец-то ты от нас избавишься. Окажи уж нам последнюю милость: когда мы издохнем от голода в канаве, брось на наши косточки по горстке земельки.
– Я… я вовсе не хотел, чтобы вы умерли с голоду, – сказал Гуго, и его ухмылка померкла.
– А что, интересно, ты хотел? – спросила Тави.
– Не надо на меня все сваливать! Я ничего не делал. Это ты всегда все усложняешь!
– В смысле?
– Разве ты не можешь вести себя так, чтобы другим людям было приятно рядом с тобой? Хоть бы разок постаралась!
И тут Тави дрогнула. Обычно она щеголяла своей дерзостью, куталась в сарказм, как герцогиня в меховую мантию. Но не сегодня. Оружие Гуго пронзило ее доспех, из раны потекла кровь.
– Для кого мне стараться, Гуго? – спросила она хрипло. – Для богатеньких мальчиков, которые все равно попадут в Сорбонну, даже если они так тупы, что не могут решить и простенького квадратного уравнения? Для виконта, который однажды был моим соседом на званом обеде и все пять перемен блюд только и делал, что пытался запустить руку мне под юбку? Или для самодовольных светских дам, которые, поджав губы, оглядывают меня с головы до ног и говорят: «Нет, ты не подойдешь моему сыну, подбородок у тебя слишком острый, нос слишком длинный, и ты все время говоришь о цифрах»?
– Тави… – прошептала Изабель, затем подошла к сестре, чтобы обнять ее. Но та стряхнула руку Изабель.
– Я не хотела ничего, кроме книг. Мне нужна была математика, наука. Я хотела получить образование, – продолжала Тави, и ее глаза все ярче разгорались от гнева. – Но получила лишь корсеты, юбки и дурацкие туфли на высоких каблуках. И мне стало так грустно, Гуго. А потом я рассердилась. Нет, я не могу быть приятной. Я пробовала. И не раз. Не сработало. Если я сама себе не нравлюсь, с чего бы мне нравиться тебе?
И она повернулась и ушла. Гуго и Изабель в неловком молчании остались стоять посреди сыроварни. Но вот Изабель взялась за ведро и швабру, которые стояли в углу у двери, и стала вытирать лужу, натекшую с потного вонючего сыра.
– Отлично сказано, Галилей, – буркнул себе под нос Гуго.
Но Изабель услышала.
– Она могла бы. Она стала бы и Галилеем, и Ньютоном, и да Винчи – всеми вместе. Если бы только у нее был шанс. Но его не было и никогда не будет. Вот почему она такая. – И она робко шагнула к нему. – Гуго, не прогоняй нас. Пожалуйста.
– Ты не понимаешь. Есть причина, почему я хочу… – Он беспомощно выругался. – А, ладно.
– Какая причина? О чем ты?
Гуго покачал головой. И пошел к двери.
– Куда ты? – спросила его Изабель.
– В амбаре есть старый ящик из-под чая. Он освинцован. Надеюсь, если засунуть эту гадость в него, запах не просочится наружу. Положу дохлую псину в ящик, ящик поставлю в повозку, сяду и поеду куда глаза глядят, пока не найду старый заброшенный колодец. Туда я ее и скину, а может, и сам за ней сигану.
Изабель испуганно смотрела ему вслед. Какой ужас. Надо пойти к Тетушке. Но сначала надо закончить уборку. Если старуха не уговорит мадам, они останутся без крыши над головой. Бездомные. Беспомощные. Все равно что мертвые.
