Танакиль это видела.
– Я бы на твоем месте не стала. Или ты забыла, кто я? Я – первый стук всякого сердца, и я же – его последний стук. Я – нежный агнец, и я же – волк, перегрызающий ему горло. Я – песня, что звучит в крови каждого живого существа. Помни это, карга. – Она перевела взгляд на трепыхающегося ворона и ухмыльнулась. – Так что сама сиди в табакерке.
И она исчезла, растворилась во тьме вместе с совой. А там, где только что был ворон, оказалась девушка: часто дыша, она сидела на земле и дрожащими пальцами ощупывала порезы на шее.
– Встань, Лоска, – приказала ей Судьба. – Ступай в мою комнату. И жди меня там.
Девушка подчинилась и на трясущихся ногах покинула поляну.
– Сова могла убить бедняжку. Может, тебе лучше собрать вещички, пока никто не пострадал? – злорадно заметил Шанс. – Победа, считай, у меня в кармане.
Судьба смерила его ледяным взглядом.
– Возвращайтесь в замок, маркиз. Отдыхайте, набирайтесь сил. Они вам еще понадобятся. Насколько мне известно, вам предстоит искать лошадь. И мальчишку. И еще сестру, разве нет? – спросила она, уходя.
Шанс яростно выругался. Значит, карга все же слышала их разговор с Танакиль.
У края поляны Судьба остановилась, повернулась к нему и с ядовитой улыбкой закончила:
– Если только я не найду их раньше.
Глава 40
Тави стояла у дверей кухни, обеими руками прижимая к себе большую миску свежесобранных слив; утренний ветерок развевал широкий подол голубого платья. Ее скептический взгляд был устремлен на содержимое большой корзины, которую Изабель погрузила в заднюю часть повозки.
– А что, если сиротам не нужны яйца? – спросила она.
– Конечно нужны, – ответила Изабель, поправляя Мартину упряжь. – У сирот ведь ничего нет. Они будут рады и этому.
Тави приподняла бровь:
– Ты хотя бы знаешь, где он, сиротский приют?
Изабель метнула в сестру взгляд. И ничего не ответила.
– А меч у тебя с собой?
– Нет, конечно. Зачем он мне? – сказала Изабель.
Правда, однако, была в том, что меч пропал. Утром она проснулась и обнаружила, что меч, которым еще два дня назад она рубилась с дезертиром, превратился обратно в кость, словно почуял, что опасность миновала. И она снова положила ее в карман вместе с другими дарами Танакиль.
– И вообще, с чего это тебе вздумалось отдавать неизвестно кому яйца, которые нам и самим нужны? – не унималась Тави.
– Потому что это будет правильно. Я сделаю доброе дело.
– Продолжаешь искать куски своего сердца?
– Да, – сказала Изабель, забираясь в повозку и занимая место впереди.
– А ты хотя бы знаешь, какие они?
Изабель кивнула. Ведь она только и делала, что думала о них.
– Доброта, великодушие, щедрость, – с уверенностью ответила она. – Сегодня я воспитываю в себе щедрость.
Танакиль говорила, что Элле не пришлось искать куски своего сердца. «Потому что она их и не теряла, – поняла Изабель, когда укладывалась вчера спать. – Элла всегда была такой: доброй, великодушной, щедрой. Может быть, Танакиль хочет, чтобы и я такой стала».
– Иззи, я говорила серьезно, когда просила тебя не ездить больше верхом. Ты опять ездила?
Изабель, которая как раз подалась вперед, чтобы взять вожжи, выпрямилась и посмотрела на сестру.
– Ты все еще думаешь, что я ударилась головой?
– Я думаю, что все это очень странно, – сказала Тави, занося сливы в кухню.
Изабель посмотрела ей вслед.
– Я не спятила. Скоро нам станет легче жить, вот увидишь, – сказала она тихо. – Хорошеньким девушкам всегда живется легче. Перед ними придерживают дверь. Дети дарят им цветы. Даже мясник и тот бесплатно отрежет кусочек колбасы, только ради удовольствия посмотреть, как хорошенькая девушка будет его есть.
Щелкнув вожжами Мартина, она выехала со двора.
Глава 41
Изабель без труда нашла сиротский приют – тот стоял на узенькой улочке, позади церкви.
Приютом управляли монахини, и он был частью монастыря. Участок окружала железная ограда, но калитка была не заперта. Изабель толкнула ее и вошла, неся корзину яиц.
В заросшем травой дворе дети в грубых серых одежках играли в игры. К ней подошел мальчик с ангельской мордашкой. За ним следовали его друзья.
– Здравствуй, малыш, – сказала Изабель. – Я принесла вам яиц.
Мальчик нерешительно приблизился к ней.
– Меня зовут Анри, – сказал он, разглядывая ее внимательно. – А тебя – Изабель.
– Как ты догадался? – с улыбкой спросила Изабель, опускаясь на колени.
– А я и не догадывался. Сестра Бернадетт показала на тебя, когда мы ходили на рынок. И сказала, что мы не должны вырасти такими, как ты. Ты – одна из двух сводных сестер королевы. Вы обе уродины. А еще ты злая и жадная.
Улыбка Изабель погасла. Вперед выступили две маленькие девочки, которые до того держались за спиной мальчика. Они запели:
Мачехина дочка,
Толстая, как бочка!
Скипидару напилась!
На суку по-ве-си-лась!
Изабель и оглянуться не успела, как детишки встали в хоровод и заскакали вокруг нее, точно чертенята, приговаривая:
Сводная сестрица,
Толстая тупица!
Ела персики с костями,
Порежем на куски тебя мы!
Пропев свою песню, они разорвали круг и с визгом и хохотом бросились врассыпную.
Изабель решила не дожидаться, пока вдохновение снова посетит их, и уйти раньше.
– Вот, возьми, – сказала она и сунула Анри корзинку. – Это яйца. Хорошие, свежие.
– Не хочу. От тебя я ничего не возьму, – сказал Анри.
Изабель почувствовала, как внутри нее зашевелился гнев, но решительно загасила его.
– Я оставлю корзинку здесь, – сказала она. – Может быть, один из вас все же занесет ее внутрь.
Анри насупился и пожал плечами. Он поглядел на корзинку, потом на одного из друзей.
– Давай ты, Себастьен, – сказал он.
– Нет, ты, Анри, – ответил Себастьен. Анри повернулся к маленькой девочке. – Эмили, ты сделай.
Изабель решила не слушать дальше. Пусть без нее разбираются, кому из них нести яйца в дом.
Но оказалось, что спор шел совсем не об этом.
Изабель успела сделать всего несколько шагов, как вдруг почувствовала боль в спине, внезапную и резкую, между лопаток. Сила удара была такой, что ее даже бросило вперед. Но она не упала, а обернулась.
