Я смотрю на время:
– Всего пять часов.
Адель кладет голову мне на грудь и шепчет на ухо:
– Я тоже не хочу уходить, но мне правда надо.
Адель гладит меня по щеке, пальцем повторяя форму губ.
– Я так нервничала, что ты не ответишь на мой звонок, – неожиданно признается она.
Я громко вздыхаю: эта девушка не подозревает, на что я готов ради нее.
– Каждый раз, когда я буду нужен тебе, я буду рядом, – переплетая наши пальцы, шепчу я.
– Значит ли это, что ты будешь рядом со мной всю жизнь?
Если бы только она знала всю правду… но порой мы не можем поведать родному человеку всю истину. И не потому, что хотим врать и недоговаривать, а ради его же блага. Поэтому я в очередной раз даю твердое обещание, которое очень хочу в будущем выполнить, но не знаю, получится ли у меня. В одном я уверен точно: ей нужна сейчас поддержка, а не мои сомнения.
– Да. Я буду рядом с тобой хоть всю жизнь, если тебе это будет нужно.
– А нужно ли это тебе?
Адель выглядит сейчас такой уязвимой. Я крепко обнимаю ее и шепчу ей на ухо:
– Больше всего в этом мире мне нужна ты.
Я провожаю ее к станции метро «Сольферино». Она лукаво улыбается и говорит мне:
– В следующий раз я подберу более укромное местечко для свидания.
Снег сыпется, тонкой пленкой накрывая все вокруг, пар валит изо рта, а я улыбаюсь, словно умалишенный, и смотрю, как от холода краснеют щечки самой прекрасной девушки в мире.
– Давай в камень, ножницы, бумагу? До трех. Кто выиграет, тот и выбирает место.
Темные глаза Адель начинают сверкать.
– А давай!
И мы, как малые дети, стоим перед ступеньками в метро и трясем кулачками в воздухе.
– Ты проигра-а-ал! Ня-ня-ня! – победоносно кричит она и громко смеется.
– Ты жульничала! Последний твой раз был не пойми что: ножницы, которые в одну секунду, как по волшебству, превратились в бумагу!
Адель продолжает весело хохотать и толкает меня в грудь.
– Ты просто не умеешь проигрывать!
Я тяну ее на себя и крепко целую в губы. Адель неестественно замирает, а выражение ее лица меняется, она моргает несколько раз, после чего неуверенно трет лоб.
– Я говорила тебе такое и раньше, да? Я кричала на тебя и говорила, что ты не умеешь проигрывать. – Она заглядывает мне в лицо в поисках подтверждения. И я кратко киваю:
– Однажды было дело.
– Мы во что-то играли?
– Нет, играл я один.
– Во что?
– В бокс, Адель.
Я наклоняюсь и целую ее, она нежно поглаживает мою шею:
– Я сейчас побегу, но потом ты мне расскажешь, ладно?
Я хмурюсь – вспоминать тот вечер вовсе не хочется. Но потом я заглядываю ей в глаза и понимаю, что для нее это очень важно.
– Расскажу, – соглашаюсь я, и она целует меня на прощание.
Только мы расстаемся, как мне тут же начинает ее не хватать…
* * *
Андре при виде меня выпучивает глаза:
– Господи, что я вижу! Ты улыбаешься!
Я швыряю в него свою серую шапку:
– Я хочу позвонить маме, так что, будь добр, оставь меня на несколько минут одного.
– Есть, сэр! – провозглашает этот идиот, и я тихо посмеиваюсь.
Мама сразу же берет трубку, словно сидела и ждала моего звонка. Возможно, так и было.
– Как ты? – спрашиваем мы в унисон и смеемся друг над другом.
Голос у нее звучит бодро, она рассказывает мне о семье, в которой начала работать. О детях выясняется, что они вообще не говорят по-французски, но схватывают все на лету. Затем описывает квартиру, в которой живет.
– Мне так не хватает знания английского, – добродушно жалуется она, – но Хуго очень мне помогает.
Я слушаю внимательно, задаю какие-то вопросы о погоде, еде, но не спрашиваю ничего о Хуго. То, что между ними роман, мне и так понятно, лишь немного обидно, что они держат все в тайне. Однако каждый заслуживает права на личную жизнь, и мне не хочется лезть к ним с расспросами.
– Хуго сказал, что Кевин тобой очень доволен. Ты там стараешься, да?
– Ну не то чтобы… просто делаю, о чем меня просят. На самом деле очень жду, когда руки заживут и я смогу начать свои тренировки.
Мама на том конце замирает:
– Я думала, ты больше не вернешься в бокс.
Я тоже так думал, но сейчас чувствую, что мне есть за что еще бороться в этой жизни. Стыдно признаться, но каждый раз, когда я закрываю глаза и вижу, как встаю в стойку, не контролирую свои эмоции и бью, мне становится страшно. Я всегда мог держать под контролем свою злость. Всегда. Но не в случае с Адель. Я гоню непрошеные мысли прочь, стараюсь взбодриться. Мне не хватает тренировок. Я привык бить по груше каждый день. Этой привычке уже слишком много лет. Бокс не просто спорт, он часть меня, и мне нужно это принять.
– У меня всего лишь судимость, а не перелом позвоночника, – отшучиваюсь я, – мне ничто не мешает вернуться.
– Скажи это Хуго, он мечтает изо дня в день услышать эти слова! Хуго! Хуго! – зовет его мама с таким энтузиазмом, будто я только что сообщил ей, что стал абсолютным чемпионом мира.
– Да. – Голос Хуго звучит недовольно и грубо.
– И тебе привет! – с издевкой здороваюсь я. – Мама решила, что я обязан сообщить тебе, что намерен продолжить свою боксерскую карьеру.
Повисает тишина.
– Кевин на первых порах потренирует тебя, а потом уже придумаем, что и как.
– У меня пока кулаки не зажили, – говорю я.
– И что? Займись кардио, ленивая задница.
Я подавляю смешок: есть в этом мире нечто неизменное.
– Послушай, хотел тебе сказать: Мехмеда посадили наконец. Сегодня была одна из крупнейших облав за последние годы. Его закроют на пятнадцать лет, не меньше, – неожиданно говорит он в трубку.
– Я все равно не вернусь в ту квартиру и в тот район, – мгновенно вырывается у меня. Не знаю, о чем думать, слишком шокирующая новость.
– Артур, думаешь, социальное жилье ждет твоего возвращения? Его уже передали другим, возвращаться некуда. Я говорю про Мехмеда, чтобы ты знал: он тебя больше не тронет.
Я закрываю глаза и делаю протяжный вдох. Хуго видит меня насквозь, он знает обо всех моих потаенных страхах.
– Спасибо, – хрипло говорю я, и он, как всегда, без лишних прощаний кладет трубку.
Я же сижу минут десять и не могу сдвинуться с места. Человек, который с детства травил меня, больше никогда не появится. Я испытываю ни с чем не сравнимое освобождение.
