Я разглядываю линию его подбородка и форму губ в ожидании ответа.
– Ты вообще ничего не помнишь? – спрашивает он с болью в голосе. И я качаю головой.
– Вообще ничего…
Он закрывает глаза и громко матерится. После сильно сжимает кулаки. Вена на его шее напрягается и начинает сильно пульсировать, мышцы рук и челюсть напряжены. Он выглядит очень злым, и мне становится не по себе: я отхожу на шаг назад и оглядываю дворик. В самом конце калитка – значит, есть куда бежать. До меня только начинает доходить, что я стою одна с неизвестным мне человеком. Затуманенный испугом здравый смысл начинает судорожно работать. Судя по его внешнему виду, парень не принадлежит этому месту, да и кто будет мокнуть под дождем на заднем дворе у черного хода? Тот, кто не может войти внутрь. Может быть, он вор? Вор, который снял с себя куртку, чтобы я не замерзла? Я смотрю на него, пытаясь разгадать, но ничего не выходит. Парень словно чувствует мой страх – он тяжело вздыхает и устало облокачивается о дверь. Он больше не выглядит пугающим, скорее разбитым. Он продолжает стоять на месте, грустно посматривая в мою сторону, не пытаясь приблизиться ко мне.
– Прости, я не хотел тебя пугать. – Очередной вздох сменяется признанием. – Меня предупредили о твоем состоянии, я знал, что ты потеряла память. Но одно дело об этом слышать и лишь догадываться, как это. Другое: смотреть в твои глаза и понимать, что ты не помнишь меня. – В тоне его голоса столько отчаяния.
Между нами повисает неловкая тишина. Собравшись с мыслями, я спрашиваю:
– Кто ты? – Вопрос кажется мне самым логичным во всей этой сюрреалистичной ситуации.
– Я рассказал тебе о созвездии Феникс, – поглядывая на меня, отвечает он.
Я подхожу к нему, встаю прямо напротив и спрашиваю:
– И кто же тот человек, который рассказал мне о Фениксе?
Я вижу, как его подбородок напрягается и он опускает взгляд.
– Мне сказали, что ты должна вспомнить сама.
Меня так достали эти два слова: «вспомнить сама». А что, если я никогда не вспомню? Что тогда? Мама твердит без конца одно и то же, папа вторит ей, а всю эту идиотскую идею «вспомнить сама» внедрил им в голову мой лечащий врач. Я бы посмотрела, что бы они делали на моем месте! Как бы они вспоминали! Не в силах контролировать эмоции, я со злостью толкаю его в грудь. Его слова были последней каплей, чаша моего терпения переполнена.
– Что именно я могу вспомнить сама?! Как, черт возьми, я должна это делать, а?! Быть может, у тебя есть какое-нибудь руководство, Артур?! Поделись! С радостью им воспользуюсь!
Я резко останавливаюсь и больно прикусываю губу, он тоже замирает, а после подходит ко мне вплотную, носки его потрепанных кроссов упираются в мои модные сапожки. Он едва уловимо касается кончиков моих пальцев.
– Ты только что назвала меня по имени, – как-то сипло произносит он.
В это время дверь резко открывается, и на пороге появляется обеспокоенный Марсель.
– Твой полушубок висит в гардеробе! – Он оглядывает меня сверху вниз. – Я же сказал тебе одеться, прежде чем выйти во двор.
Мне сложно сосредоточиться: я чувствую легкое, едва уловимое прикосновение Артура, отчего сердце бьется, словно силится выпрыгнуть из груди. Дыхание становится тяжелым, голова идет кругом, я смотрю в невероятные голубые глаза и обхватываю его руку, крепко стискивая кисть. Словно я идущий на дно утопленник, а он моя последняя возможность спастись. Артур в ответ переплетает наши пальцы и смотрит на меня таким взглядом, что я готова в нем раствориться: столько тепла и доброты таится в этих прекрасных голубых глазах.
– Артур, – повторяю я шепотом, и уголок его губ слегка приподнимается.
Но, как это бывает всегда, в самое неподходящее время появляется некто и разрушает момент.
– Марсель, что ты там делаешь? – доносится из коридора нетерпеливый голос отца. И на меня, будто из ниоткуда, выливается ведро ледяной воды. Артур напрягается, Марсель от неожиданности подскакивает на месте.
– Я спрашиваю: что ты тут делаешь? – повторяет папа раздраженно, и его голос становится ближе. Он всегда говорит с моим братом таким тоном: раздражительным, сварливым, будто Марсель виноват во всех его проблемах.
Марсель одним резким движением срывает с меня чужую куртку.
– Беги, – шепчет он явно не мне.
Холодный ветер бьет меня в спину, и я не успеваю ничего сообразить, как парня, с которым я говорила, во дворе уже нет. А моя рука абсолютно пуста. Папа стоит около двери и переводит злой взгляд с меня на Марселя.
– Что вы тут оба забыли? Мама обыскалась вас. Быстро приведите себя в порядок и марш в зал.
– Слушаемся и повинуемся, – с сарказмом отвечает мой брат. И, даже не взглянув на отца, берет меня за руку, ведет в сторону уборной. Я чувствую нервную дрожь в его пальцах. С виду он кажется спокойным и уверенным, но я готова поспорить на что угодно: резкое появление папы застало его врасплох. Марсель не мешкает ни секунды, будто старается как можно быстрее закрыть дверь черного хода и покинуть тот дворик.
– Мы пойдем в уборную на втором этаже, – говорит он отцу и тянет меня вдоль коридора, а после вверх по лестницам. Он проталкивает меня в светлую ванну и закрывает дверь на ключ.
– Господи, чуть не попались, – выдыхает он и устало упирается головой о дверь.
– Почему Артур сбежал? – тут же спрашиваю я.
У меня столько вопросов к нему. Как он мог так внезапно уйти? Марсель на секунду замирает, а после его губы приподнимаются в улыбке.
– Ты вспомнила его?
Я хочу ответить, что не совсем. Но резкая боль в голове останавливает меня, я оседаю прямо на пол и чувствую, как что-то теплое течет из носа. Провожу рукой и вижу кровь на пальцах. Ее много, и она продолжает капать. Я подставляю руку под подбородок. Вокруг все теряет ясность, а в ушах звенит. Я подтягиваю коленки и опускаю на них тяжелую голову. Пожалуйста, пусть это закончится.
– Адель, ты меня слышишь? – доносится до меня неожиданно крик Марселя, и я поднимаю на него взгляд.
Боль в голове становится тише, уши будто только что открылись.
– Папа ненавидит Артура, – тихо констатирую я.
Марсель выглядит очень испуганным.
– Подожди тут, я позову на помощь. – Он подает мне целый ворох салфеток.
– На, на, – судорожно произносит он.
Пытаюсь протянуть руку навстречу, но я не в силах их взять.
– Посплю, ладно? – невнятно бормочу я. Веки сами собой закрываются, а тело становится обмякшим. Я чувствую ни с чем не сравнимую усталость.
Сквозь сон до меня доносятся голоса.
– Пусть врач придет сюда. Внизу слишком много гостей. Мы вновь не отмоемся от позора, – гремит папа. – Только все увидели, что с ней все в порядке, как мы вынесем ее без сознания на всеобщее обозрение.
