Все артисты выходят в манеж, директор Барский под ручку выводит туда же даму из загса, она вручает Свете и Марку свидетельство о заключении брака и объявляет их мужем и женой.
И тут зрители первого и второго ряда начинают бросать на манеж розы, астры и хризантемы (вот куда исчезал в антракте Костя – раздать людям цветы и попросить их поздравить наших новобрачных), остальные бешено аплодируют. Многие плачут, но это те самые слезы, от которых становится светло.
Как только улыбающиеся зрители наконец-то покинули зал, все завертелось: артисты побежали снимать грим и переодеваться к празднику, а ребята из униформы, рабочие, обслуживающие шапито, и электрики начали носить на манеж столы и стулья.
Приехал Гурам Гвазава, привез ящики с шампанским и коньяком, элитным золотым коньяком, который присылали ему на завод для экспертизы. Выгрузил все у форганга и пошел за конюшню, где стояли мангалы, – оттуда уже потянуло дивным запахом жареного мяса, пора было возглавить процесс.
А на манеже, превращенном в импровизированный зал торжеств, уже накрывали расставленные полумесяцем столы – никто не должен сидеть спиной к алому кругу, дающему цирковым хлеб и кров. Десятки рук резали, раскладывали, сервировали, открывали и украшали, и через час все было готово.
Народ расселся за столами, оркестр тихо заиграл вальс Андрея Петрова, под который Деточкин вернулся к своей Любе после отсидки, Давид Вахтангович и Юрий Евгеньевич – два посаженых отца на этой свадьбе – широко распахнули занавес, и Света с Марком выплыли на манеж, кружась в вальсе. Сделав два круга, они остановились. Марк, фигуру которого подчеркивал серый смокинг, поклонился, а Светка, красивая, как сама Любовь, в чудесном нежно-голубом платье со шлейфом, в венке из голубых астр, посмотрела на всех сияющими глазами и присела в изящном реверансе. Рядом со мной громко всхлипнули Риточка Бакирева и мама Марка, а потом все зааплодировали – новобрачным, друг другу, нашему цирку, молодости, любви, счастью и самой жизни, наверное.
Что это был за праздник! Лучший из возможных, потому что на нем были только свои, говорившие на одном языке, любившие жизнь, которой жили, воспитанные в одних традициях. И здесь каждый знал о каждом: рядом свой.
Оркестр, честно отыграв два часа, присоединился к трапезе, а ребята включили магнитофон и устроили настоящий капустник. Агеев и Костя в образах Арлекина и Пьеро вели импровизированное представление, бесконечно срывая аплодисменты, которые тут же тонули во взрывах хохота. Уже не удивляясь все открывающимся новым талантам Троепольского, я наслаждалась вместе со всеми тонкими шутками Кости, его мягкой и деликатной манерой – веселый напор Арлекина-Агеева и нарочитая, на грани фола, его грубоватость удивительно гармонировали с изящным юмором Кости-Пьеро.
Потанцевали совсем немного – после двух представлений сил на буйное веселье уже не осталось, – люди просто отдыхали, радуясь этой теплой ночи, дружеской компании, вкусной еде и счастью Светки и Марка. Потом настало время укладывать детей, игравших во дворе цирка с Вели и добродушными, пожилыми, уже не работающими на манеже собачками Алдоны. Мамы и папы деток с сожалением простились и откланялись. Старшее поколение продержалось еще пару часов, но вот ушли отдыхать и они. Оставшиеся самые стойкие, во главе с молодоженами, быстро убрали со столов, унесли сами столы и стулья (утром их нужно было вернуть в ресторан), привели в порядок манеж и перебрались на пляж, прихватив с собой фонари, выпивку, закуску и гитары. Там и встретили утро.
И вот еще о двойнике Марка: я, однажды приехав в гости к Павловским в Ялту, видела того, второго, Дениса – они с женой и маленькой дочкой тоже гостили у Светы и Марика. Не знаю, зачем Единому понадобилось создавать двух почти одинаковых людей, но сходство между ним и Марком было просто пугающим. Конечно, когда эти двое рядом, то отлично заметно, что Павловский повыше и шире в плечах, а у Дениса чуть светлее волосы и карие глаза. Но разве влюбленная Светка могла заметить такие детали, да еще и с приличного расстояния? Да еще и пребывая в стрессе? Ну, и Марк оказался старше на полтора года, как выяснилось.
Цирковой акробат и инженер-кибернетик. Двойники.
Они вчетвером дружили потом много лет и вместе уехали в конце девяностых из измученной России. Звонили мне регулярно, каждый раз уговаривая бросить все и ехать к ним, обещали помочь увезти из страны маму… Я отказалась, и до сих пор не жалею.
Записная книжка с адресом и телефонами Светика и Марка в один из темных периодов жизни канула в бездну вместе с моим архивом. И вот это по-настоящему печально, потому что мы потерялись с моими друзьями.
33. Из жизни клоунов
С погодой совершенно точно что-то произошло за последние тридцать лет: юг засыпает снегом, а в февральской Москве поют скворцы, например.
В субтропическом Сухуме последние дни сентября и даже начало октября почти ничем не отличались от августа. На пляжах по-прежнему оставалось множество любителей бархатного сезона, а вечерние аншлаги в передвижке № 13 и не думали заканчиваться. И даже на дневных детских представлениях зал был заполнен на девяносто процентов: школьники уехали по домам, но деток дошкольного возраста имелось в избытке.
А еще той теплой осенью нас здорово выручали санатории. Вся набережная Сухума была одним сплошным двухкилометровым променадом с гостиницами с одной стороны и морем – с другой. А заканчивалась набережная величественными белыми зданиями санаториев. Больших санаториев. И они никогда не пустовали, поток гражданских и военных с семьями и детьми всех возрастов не иссякал круглый год. Как-то, еще дома, мамина соседка-коллега, забежав на минутку, с ноткой зависти рассказывала у нас на кухне об удаче, которая улыбнулась одному известному передовику производства – он получил путевку в Сухум от заводского профсоюза. На целых двадцать четыре дня!
В городе таких санаториев было несколько. В Очамчире и Гудауте они тоже были, много, и оттуда люди с удовольствием ехали на цирковые представления. И даже из Гагры: пусть оттуда и до Сочинского стационарного цирка не так уж далеко, но наши билеты были дешевле, а программа – ничуть не хуже. Я очень надеялась, что сборы не упадут и все наши еще надолго останутся в Сухуме… Судя по разговорам в курилке, артисты труппы тоже этого хотели.
Дни, наполненные солнцем, морем, теплом и любимой работой, текли ровно и неспешно. Вели рос послушным и спокойным, но обещал стать просто громадным. Мои упражнения с булавами, кольцами и мячами вызывали у Витьки Ковбоя уже одобрение, а не смех, зритель шел на представления с удовольствием, директор Барский был доволен работой коллектива и выручкой – нам регулярно перепадали премии, и я послала мамочке целых сто рублей. Дрессировщица собак Алдона еще несколько раз ездила к батоно Джамалу на пастбище и однажды вернулась с коричневым пушистым комком за пазухой – дочерью великолепного Кобы. Понаблюдав за моим Вели, Алдона собралась через годик ввести в номер несколько новых трюков с кавказской овчаркой – такого никто в Союзе еще не делал.
Я уже говорила, что директор Барский всегда набирал местных жителей на временную работу. У нас так трудились уборщицы – приятные женщины пенсионного возраста, два водителя-экспедитора, рабочие, обслуживающие шапито, осветители, помощник электрика, ветеринар и терапевт из районной поликлиники (оба на полставки) и две молодые женщины – армянка и русская, которые работали билетерами, тоже местные. Красивая армяночка Сияна, увы, уже была вдовой, после гибели мужа воспитывала маленького сыночка, а жила с пожилой мамой неподалеку от нашего бывшего пустыря. За ней безуспешно ухаживал некто усатый, молодой и, как выяснилось, горячий.
