Все друзья, тоже цирковые, которые приехали к нашим артистам, остались, конечно, но их и было изначально всего с десяток – отпуск летом дают далеко не всем. Чаще всего тем, кто в этом самом отпуске не был уже несколько лет. Именно так получила вожделенные две недели сестра нашего силового жонглера Васи, работавшая врачом в одном из стационарных цирков. Выбив из руководства отпуск, тетенька примчалась к морю и к младшему брату, прихватив с собой двух дочек двадцати и четырнадцати лет. Вася нашел им флигелек у замечательной Флоры, которая снабжала цирковых свежим молоком, но сестра была тверда в желании ни от кого не зависеть и поселилась с дочками в палатке, ухитрившись поставить ее под нашей пальмой. Лучше бы Алла Семеновна согласилась на флигель, потому что тогда я вряд ли подружилась бы с Иркой.
Эта Ирка, племянница Васи, неизменно заставляла на себя оборачиваться. До встречи с ней я представляла себе студенток консерватории совсем иначе, честно говоря. Ирка ходила по улицам и даже на пляж в такой боевой раскраске, что хоть сейчас на манеж: тени до бровей, ярко-красный рот, тщательно накрашенные ресницы, от природы, кстати, длинные, подводка, румяна, осветленные и завитые волосы аж до задницы, всегда распущенные. К этому великолепию прилагались исключительно декольтированные платья, что при немалом Иркином бюсте безошибочно било прямо в глаз. Мини не носила, знала, что внутренняя сторона бедер кривовата, и я не сразу просекла, почему она никогда не загорает стоя, а сразу ложится на полотенце, скрестив ножки. Сейчас таких девушек, кажется, называют «секси», а тогда никак не называли, просто провожали взглядами.
При такой вызывающей внешности Ирка была неглупой, веселой, компанейской, дружелюбной и бесшабашной. И почему-то прилипла ко мне намертво, несмотря на три года разницы в возрасте. Она приходила на мои репетиции, она приносила мне из магазина мандариновый сок в трехлитровых банках, она ни разу ни утром, ни ночью, после представления, не ушла на пляж без меня, она искренне интересовалась моими планами на будущую цирковую жизнь и именно этим меня подкупила. Я взамен развлекала Ирку всякими историями и пересказывала Стругацких, Саймака и Брэдбери – читать моя новая подруга не любила. А еще она получила возможность ездить в выходные со мной, Володей Агеевым, Витькой и Якубовым по окрестностям и любоваться невероятной красотой Абхазии, одну ее мать не отпускала (и совершенно правильно делала, как оказалось).
Четырнадцатилетняя Маша, младшая сестра Иры, была девицей крупной и несколько угрюмой. Выше меня на голову, с личиком, местами покрытым юношескими угрями, немножко неуклюжая и похожая на щенка дога, молчаливая Машка мечтала стать ветеринаром и даже на пляже сидела с книгой. Не бог весть что, «Унесенные ветром», но для ее возраста в самый раз. Будучи моложе меня всего на два с половиной года, Машка однажды попыталась вписаться в нашу компанию, но сестра быстренько ее кышнула, порекомендовав подрасти сначала. И в этот же день к вечернему представлению Маша исчезла из циркового городка, оставив записку такого содержания: «Уехала с Грантом на дискотеку. Он меня привезет обратно».
Ее мать прибежала за кулисы, когда уже закончилось первое отделение, она только что вернулась с пляжа и обнаружила записку. Вася, довольно флегматичный, как все очень сильные люди, попробовал успокоить сестру, но тут и жена его проявила беспокойство:
– Скоро стемнеет, а девчонка неизвестно где и неизвестно с кем. Где эта дискотека? На чем он ее привезет? Ты хоть раз слышал об этом Гранте? Кто это вообще такой, и знает ли он, что девочке всего четырнадцать лет?
В общем, когда закончилось второе отделение, бедная Алла Семеновна уже отлично себя накрутила и прямо опухла от слез. Стемнело совершенно, и Агеев собрал совет, на который пригласили всех местных, которые у нас работали. Выяснилось, что Грант – племянник одного из наших рабочих, что ему двадцать один год (тут мама Машки, кажется, попробовала сползти в обморок) и что он «хороший мальчик, студент», но старенькой машинки дяди на стоянке нет, ключей в кармане пиджака тоже нет. Как и прав у Гранта (Алла Семеновна обессиленно рухнула на какой-то ящик и закурила сотую сигарету).
Костя предложил объехать город и прислушаться – дискотека звучит, и, как правило, громко, надо идти на звуки музыки и искать девчонку в районе их источника. Они с Васей прыгнули на мотоцикл и умчались, Витька с Сашкой Якубовым отправились по набережной, чтоб на всякий случай заглянуть во все рестораны, Агеев пошел кому-то звонить, а меня Ирка вызвала во двор:
– Мать в истерике, сейчас она не услышит никаких аргументов. Скорее переодевайся и поедем в сторону аэропорта, только тихо, никому не говори, а то сейчас крик поднимут. Там есть какой-то крутой дом культуры, Машка мечтала попасть туда на дискотеку. Шевелись давай, сейчас найдем ее.
И ведь я же слышала прекрасно, как за дверью Володя говорил кому-то, что Гурам вот-вот приедет, и все будет хорошо, но поспешно переоделась, стерла грим и выскочила из вагончика, идиотка…
Тут, наверное, надо сказать пару слов о Гураме. Большому другу нашего коллектива, директору Сухумского ликероводочного завода Гураму Гвазаве любое море было по колено. Во всех смыслах. В Сухуме для него не было ничего невозможного, он знал всех, и все знали его. Думаю, что его знали вообще во всей Абхазии. Мы как-то возили Риточку Бакиреву в Гагру к хирургу, так каждая машина, попавшаяся навстречу, сигналила фасонистой «семерке» Гурама, а в больнице врач ждал уже возле регистратуры.
Гурам сначала меня испугал. Довольно высокий, лысеющий, высоколобый, с мощными тяжеленными плечами и могучими бицепсами, он был похож на тираннозавра. Всегда спокойное лицо с очень холодными, внимательными светлыми глазами и крупным ртом казалось мне мертвым. Еще немного сбивала с толку его патологическая аккуратность. Он возил в машине стопку свежих футболок и пару рубашек на тремпелях, по мере надобности переодеваясь – в Сухуме было жарко. А еще упаковки новых носков, которые не стирал, а просто выбрасывал. Такого расточительства я никогда раньше не видела и насторожилась на всякий случай. Чтоб человек бесконечно мыл руки, мне тоже видеть не приходилось.
Мысль о том, что этот ледяной Гурам Гвазава – довольно близкий родственник нашего подвижного, теплого, печального и бесконечно доброго Давида Вахтанговича, никак не укладывалась у меня в голове. Меж тем, они и вправду были какими-то братьями, и выражение лица всесильного Гурама теплело на пятьдесят градусов и совершенно менялось, прямо светлело, когда он находился рядом со шпрехшталмейстером.
Много позже Давид Вахтангович рассказал нам с Фирой Моисеевной, что Гурам был единственным из всей родни, кто в тот страшный день в Домбае, когда погибли, сорвавшись в машине в пропасть, семнадцатилетний Марик, сын шпреха, и еще четверо несчастных детей, смог спуститься с милицией и спасателями в ущелье:
– Я Яночку не мог оставить, она все время отключалась, а когда в сознании была, кричала. А еще я не верил в то, что Марик там, и цеплялся за это неверие, чтоб не подохнуть сразу и не оставить Яночку совсем одну. Спасателей было всего четверо, милиционеров двое, а то, что осталось от машины, лежало на крыше, ее надо было перевернуть руками, чтоб достать… достать детей. Гурам всегда был необычайно сильным, на спор в молодости пятаки гнул пальцами, мать его, моя двоюродная сестра, сказала: «Иди, сын, твоя сила нужна», – и протянула ему бутылку чачи. Гури ее из горла выпил залпом и полез в ущелье. Тела в морг Кисловодска тоже он сопровождал, документы он оформлял, мы не могли ничего, совсем плохие были.
