Эдриэнн восприняла это как приглашение подойти ближе.
– Она не могла забыть Попса всю свою жизнь. Шестьдесят лет любви к мужчине без надежды на взаимность.
И тут она осознала, что подошла так близко к нему, что их тела почти соприкасались. Она глубоко вздохнула и отошла назад.
Уилл продолжал молчать.
– Она боялась снова потерять его, и, если ты этого не понимаешь, ты еще бессердечнее, чем я думала.
Уилл открыл было рот, но так ничего и не сказал. Он потер ладонью подбородок и пробормотал:
– О’кей.
Пег взяла Уилла за руку.
– Ты не можешь защитить Попса от всего.
Эдриэнн заметила, как он коротко улыбнулся матери.
Прошла целая вечность – хотя наверняка не более двадцати минут, – когда вернулись Сара и Попс. Не имея возможности издалека видеть выражения их лиц, Эдриэнн с облегчением вздохнула, когда они дошли до ступеней, ведущих к пляжу, и Попс взял Сару за руку.
Он остановился в гостиной, положил руку на каминную полку.
– Я никогда не был выдающимся человеком. Я бы назвал себя обычным, рядовым человеком. И я не стыжусь этого. Я даже горд. Моей целью в жизни было стать хорошим человеком. Вот и все. Господь всегда помогал мне. И снова я обнаруживаю, что получаю то, чего не заслужил. Много лет назад две девушки переехали сюда из Северной Каролины вместе со своей мамой. И мы часто проводили долгие дни на воде, плавая или ловя рыбу. – Он оглядел всех собравшихся. – Я знаю, что мои слова кажутся вам бессвязными, но мне важно, чтобы вы все поняли.
Никто не пошевельнулся и не издал ни звука.
– Я поступил в армию в 1942 году. И кто-то из дома начал писать мне.
Словно внезапно вспомнив все ужасы войны, Попс сильнее ухватился за каминную полку.
– Если вы сами не бывали на войне, вы не сможете понять это состояние – неуверенность, реальность смерти, которая может настичь вас в любую минуту. Мы были сами по себе, и у нас не было никого, кроме нас самих. Мы сражались друг за друга, мы даже плакали друг из-за друга. – Он опустил глаза в пол. – И иногда мы умирали друг за друга. Может быть, потому эти письма были так важны для меня. Они напоминали мне, что существует другая жизнь. Я любил всех парней, с которыми служил, любил их как братьев. Нас объединяло то, что только побывавшие на войне смогут понять. Но я вступил в армию по другой причине. И когда я читал письма из дома, я вспоминал об этом. Я вспоминал аромат магнолии в летний день, ежевику весной, волны океана, обрушивающиеся на песок. И читая эти письма, я полюбил. Полюбил по-настоящему. – Его взгляд снова остановился на Саре. – Ты слышишь меня, Сара? Я полюбил тебя шестьдесят лет назад благодаря этим письмам.
Она больше уже не скрывала слезы. Они медленно катились по ее щекам.
– И я хочу, чтобы моя семья слышала это.
Он подошел к ней, протянул ей руку, помог подняться со стула и обнял.
– Сара, ты выйдешь за меня замуж?
Ее голос дрожал, но никто не мог неправильно истолковать ее слова:
– Да. Да, я выйду за тебя.
Ощущение счастья и боль собственной потери перемешались в душе Эдриэнн. И эти два чувства боролись в ней. И она решила остановиться на счастье. Все началось с письма, простого, написанного от руки выцветшими чернилами, и твердого решения исправить ошибки прошлого. И хотя на пути их ждали всевозможные препятствия, все сложилось чудесно для Сары и Попса. И ужасно для нее. Скрывая свою боль, Эдриэнн подошла к ним с вытянутыми руками и обняла семью, которой ей теперь оставалось только сказать «Прощайте!».
Он хотел уехать из дома Эдриэнн, но все возражали. Они охали и ахали и причитали: «Давайте начнем планировать свадьбу». Неужели они не понимали, что эта женщина лгала Попсу? На протяжении стольких лет?
Уилл сердито провел пальцами по волосам и вышел, оставив счастливое семейство. А на горизонте появились штормовые тучи, напоминающие, что лучше повременить. Ветер швырнул песок ему под ноги, когда он бросил взгляд в окно и увидел Попса, танцующего на кухне вальс с сияющей Сарой.
О’кей, хорошо. Может быть, Эдриэнн лучше знала, что нужно его семье. Может быть, он не всегда понимал, как лучше поступить. Уилл наклонился и подобрал ракушку. Он секунду рассматривал ее, а потом бросил в море, как сделал Попс накануне.
Не важно, признавал он это или не признавал, но появление Эдриэнн было самым большим счастьем в его жизни. Если бы они оказались вдвоем на необитаемом острове, у них был бы шанс. Уилл сунул руки в карманы и направился к берегу, когда до него донесся голос отца. Уилл закрыл глаза.
– Постой, Уилл! – крикнул Чарльз, догоняя его. Подойдя к сыну, он улыбнулся. – Можно мне пойти с тобой?
Уилл широким жестом обвел окрестности.
– Это общественный пляж.
Чарльз сглотнул и опустил глаза вниз. На этот раз его слова прозвучали тихо и были лишены изначальной радости:
– Я хотел спросить, ты не возражаешь, если я составлю тебе компанию?
Уилла пронзило чувство вины. Это же был его отец. И он любил его. Просто он был очень зол на него.
– Конечно, папа, я буду рад, – сказал он почти искренне.
Чарльз нагнулся, чтобы обследовать кокосовый орех, лежавший на берегу.
– Мне нужно поговорить с тобой, Уилл.
Чарльз поднялся, засунул руки в карманы, как до этого сделал Уилл, и посмотрел на горизонт.
– Я должен был сделать это уже давно.
Уилл ощетинился.
Чарльз перевел взгляд на сына и нерешительно спросил:
– Почему ты так зол на меня?
Уилл мог уклониться от обсуждения. Он делал это много раз. Но за последние несколько месяцев он многому научился. И самым главным уроком было то, что очень многое оказывается не таким, как кажется.
– Папа, дело не в том, что я зол.
– Нет, в том, – неожиданно прервал его Чарльз. – Но я не знаю причины.
Уилл уставился на него.
– Ты шутишь?
Но в глазах Чарльза было только замешательство.
Уилл покачал головой.
– Ты бросил нас, папа. И не один раз, а дважды.
Чарльз хмурился, все еще не понимая его.
– Ты бросил свою семью ради людей, которых даже не знал. Ты сделал это однажды, а когда Попс больше всего нуждался в тебе, ты сделал это снова. Ради посторонних людей, отец.
Чарльз медленно отвернулся от Уилла. Слезы навернулись ему на глаза, пока он смотрел на грозовые тучи.
Изучая его лицо, Уилл увидел морщины, более глубокие, чем он помнил. И с каких пор его виски поседели? Внезапно отец показался ему старым. Немощным. Словно слова сына состарили его на двадцать лет в одну минуту.
