Эдриэнн включила свет на крыльце и открыла дверь улыбающемуся Уиллу. Ну и ну! Он еще имел наглость улыбаться!
Она вздернула подбородок.
– Что ты здесь делаешь?
Он протянул ей букет цветов. Полевых, ее любимых, разноцветных и самых разных.
– Я здесь, чтобы извиниться.
Когда она приняла угрожающую позу и скрестила руки на груди, он добавил:
– И красить.
– Сейчас без десяти минут пять утра.
Три герберы в центре букета притягивали ее внимание, но она упорно смотрела в глаза Уиллу.
Он пожал плечами.
– Я сказал тебе, что буду здесь в пять.
Она покачала головой, заметив при этом, как спутаны ее волосы, но не желая их поправлять.
– Я думала, ты шутишь.
Его глаза потемнели.
– Я никогда не шучу о работе.
Дразня ее, он протянул ей цветы и стал размахивать ими у нее перед носом, насмешливо приподняв брови.
– Я думаю, они хотят пить.
Она протянула руку.
– Отдай их мне. Если ты будешь так продолжать, у них отвалятся все лепестки.
Она силой выхватила букет из его рук.
Уилл сдержал улыбку. Она повернулась и направилась в кухню.
– Ты, по всей видимости, не жаворонок?
Она остановилась и посмотрела на него сузившимися глазами.
– Я думала, ты здесь для того, чтобы извиниться.
– Я думал, что уже извинился.
Она прижала букет к груди. Герберы были действительно самыми красивыми цветами на земле.
– Нет. Ты сказал, что приехал извиниться. Ты не сказал, что ты виноват, в чем виноват или как ты осознал, что нужно извиниться.
– Ты не снимаешь меня с крючка, верно?
– Ни за что на свете. Если ты ждал снисхождения, то должен был привезти плитку темного шоколада.
Она исчезла в кухне.
– Хорошая идея. Я запомню ее на случай нашей следующей размолвки.
Уилл уселся в деревянное кресло-качалку в гостиной.
Она выглянула из кухни и уставилась на него.
– Нашей следующей размолвки?
– Ну, Попс называл это стычками. Но моя мама называла ссоры размолвками. Я в точности не знаю, что обозначают эти слова. – Кресло заскрипело, когда он начал раскачиваться в нем. – Отличное кресло.
Но Эдриэнн была полностью погружена в мысли о том, что Уилл Брайант сравнил их перебранку – если она могла назвать ее так – с одной из родительских размолвок. Значит, он считал их парой. Но она не оговаривала с ним условий. И он становился захватчиком чужой территории. О господи, ей действительно нужно выпить кофе.
Она поставила цветы в красивую хрустальную вазу и намолола свежий кофе, слушая, как он качается в соседней комнате. Он так комфортно чувствовал себя в ее доме, что просто зашел туда и нашел для себя удобное место. Кстати, о местах. Ушибленное место на боку все еще болело.
– Ты в порядке?
Она подпрыгнула, услышав его голос в дверях. Он вошел в кухню, и она повернулась к нему лицом.
Он указал на ее руку, все еще потирающую бедро.
– Мне приснился плохой сон.
– Но что-то должно было вызвать боль, которую ты все еще чувствуешь.
– Я упала с кровати, когда услышала… скорее всего, я услышала, как ты стучишь в дверь. Но… – Эдриэнн прикусила нижнюю губу. – Мне кажется, что ты был в моем сне и ломал забор. – Она смотрела на Уилла, а он не шевелился, не мешая ей собрать воедино обрывки сна. – Это был ты. Лошадь же не могла этого сделать. И она не могла перепрыгнуть через забор. А, учитывая снег и лед, мы оказались бы в ловушке.
Он поднял брови.
– Замерзли бы, – прошептала она. – Как Спящая красавица.
Уилл кивнул, но она увидела на его лице сомнение.
– Как ты думаешь, сны имеют значение?
– Нет.
Это единственное слово было таким категоричным и весомым, что Эдриэнн моргнула.
– Никогда?
Уилл провел пальцами по волосам.
– Очень надеюсь, что никогда.
– Почему?
Он несколько секунд помолчал, прежде чем ответить.
– Я постоянно вижу один и тот же сон про Попса.
Эдриэнн облокотилась о столешницу.
– И что происходит?
– Он умирает.
Его голос немного дрогнул, как и ее сердце.
– Он садится в лодку поздним вечером. Я пытаюсь остановить его, но он меня не слушает. Лодка оказывается на мели. Меня там нет, но я смотрю на все происходящее в окно. И он тонет.
У Эдриэнн перехватило дыхание.
– Мне очень жаль, Уилл. Я уверена, что это ничего не означает.
Он попытался улыбнуться.
– А как же насчет твоего сна, с лошадью, забором и со мной?
– Нет. Это тоже ничего не означает. Здесь нет заборов, которые ты мог бы сломать.
Теперь она уже жалела, что затронула эту тему.
– Эй, мне платят только за покраску, а не за разбор заборов!
Она улыбнулась и достала две чашки из шкафа.
– Тебе не будут платить вообще.
Внезапно он оказался позади нее.
– Еще как заплатят.
Это было нечто среднее между ворчанием и обещанием.
И все ее тело – от кончиков пальцев ног и до ушей – покрылось мурашками. Она схватила кухонный нож и повернулась к Уиллу.
– Что касается извинения…
Он поднял руки, сдаваясь, и отступил на шаг. Но прежде чем он успел продолжить, Эдриэнн сказала:
– Ты прощен.
Он рукой отодвинул в сторону нож и подошел к ней так близко, что они чуть не коснулись друг друга.
– Спасибо.
Он поцеловал ее в макушку.
Эдриэнн увидела свое отражение в маленьком круглом зеркале, висевшем на противоположной стене.
– Я… я должна пойти переодеться.
Он был свеж после душа, и от него пахло мылом и кожей, а от нее разило потом после ночного кошмара.
Она поспешно выскочила из кухни.
– Налей себе кофе. Я вернусь через несколько минут.
Они провели день за покраской и болтовней и два раза съездили на лесной склад в грузовичке Попса. Эдриэнн занималась окнами и дверями, а Уилл карнизами. Как обычно бывает во Флориде, к полудню на небе собрались тучи, опровергая обещания синоптиков, и это дало Уиллу и Эдриэнн достаточно времени, чтобы закончить работу.
