— Я это оплачу, — снова сказал Абхиджит, когда подошел официант, словно Абир мог не расслышать его с первого раза.
Абир только кивнул и отвел взгляд.
— Так, во сколько мы завтра встаем? — спросил Абхиджит, щегольски расписываясь, захлопывая маленький блокнот и отдавая назад официанту. — Во сколько у нас гольф?
Абиру не спалось. Бо`льшую часть ночи он накручивал себя по поводу нежелания Абхиджита вспоминать про долг. Сперва ему приснился сон, в котором он был в каком-то отеле — где-то на острове — с той самой женщиной. Ее присутствие казалось физически ощутимым во сне, он чувствовал легкую влажность ее кожи. Когда он проснулся в полной темноте вьетнамской ночи, то в первый момент удивился, что ее не было рядом. После этого он долго не мог заснуть. Вот тогда он и стал думать о деньгах, которые был должен ему Абхиджит. Казалось, он пролежал несколько часов в темноте, пытаясь найти нужные слова, чтобы с утра поднять этот вопрос, если Абхиджит сам этого не сделает. Он представлял в полудреме весь их разговор, заканчивавшийся то слезными извинениями Абхиджита, то буйным возмущением одного из них, а то и физической расправой. Чего он не сделал, так это не определился с конкретными словами, хотя твердо решил, лежа в предрассветном сумраке, что этот вопрос нужно поставить ребром. С самого их детства Абхиджиту вечно все сходило с рук, и его это бесило. Он не позволит ему уехать, не вспомнив про долг.
Тем не менее утром он молча ел фруктовый салат, пока Абхиджит без умолку трещал о том о сем, в частности о биткоинах и об их баснословной выгоде.
— Разве биткоин не упал в цене — на сколько? — вдвое за последние несколько месяцев? — возразил Абир.
Абхиджит заверил его, что это положительный признак. Он сказал, что сам подумывает инвестировать в них, пока они шли к первой метке для мяча.
Абир проиграл жребий и подошел к метке со своей единственной клюшкой — стандартной моделью, которой он пользовался с тех пор как увлекся гольфом в медицинской школе в Стэнфорде.
Он попытался избавиться от лишних мыслей. Он все еще думал о долге, и это отвлекало его. Это не давало ему полностью сосредоточиться на настоящем.
Понимая, что он потерял концентрацию, он отошел от метки, закрыл глаза на несколько секунд и снова подошел к ней.
Он медленно вдохнул через ноздри. И аккуратно расставил ноги, занимая позицию. Затем переставил ноги, вернувшись в прежнее положение. А затем сделал замах и послал вдаль белый мячик.
Он сразу понял, что закрутил его, хотя не мог точно сказать, куда он полетел. Солнце светило прямо в глаза.
— О боже, — сказал Абхиджит, самодовольно улыбаясь из-под кепки. — Посмотрим, смогу ли я показать лучший результат.
Солнце зашло за легкое облако, и они стояли над своими лунками, слегка потея. Абхиджит, гаденыш, умел забивать мячи в самые важные лунки и довольно скоро обошел Абира. Абир был явно не в форме. Он чувствовал, что проигрывает партию, беспардонно пропуская короткие паты, снова и снова, и наконец, послал несколько мячей подряд в заболоченное озеро. Когда четвертый мяч плюхнулся в воду, он молча бросил клюшку на землю и пошел прочь.
— Эй! — крикнул ему вслед Абхиджит, не сходя с грина. — Эй, тебе нужно доиграть. Что ты делаешь? Куда ты идешь? Тебе нужно доиграть!
Абир не обращал внимания. Он вышел на дорожку, которая вела назад, к отелю, и непроизвольно махнул рукой служащему за рулем проезжавшего мимо гольф-кара. Только потом, сидя в гольф-каре, ехавшем в обратную сторону под деревьями, он смог осмыслить произошедшее. Казалось невероятным, чтобы он так поступил. Он никогда не позволял себе такого. Пока гольф-кар катился назад, к отелю, его мысли вернулись к женщине, с которой он встречался в Гонконге, к тому, как она с ним держалась в их последнюю встречу. Когда она высказала свое решение, он немного помолчал, а потом улыбнулся и сказал: «Что ж, надеюсь, мы все же будем видеться иногда». А она сказала: «Нет. Не будем». В отеле Абир поднялся к себе в номер и задумался, что он здесь делает. Номер прибрали, пока его не было. Он присел на французское кресло — на самый край, подавшись вперед, — и уставился на стену. И сидел так какое-то время. Затем спустился в бар, и вскоре появился Абхиджит, весь потный после титанических усилий одолеть в одиночку пальмовый участок. Абхиджит уселся и попросил официанта принести большой бокал арбузного сока.
— Что случилось? — спросил он, имея в виду его внезапный уход.
— Ничего, — сказал Абир.
— Ты окей? — Абхиджит промокнул лицо салфеткой.
— Когда ты собираешься выплатить мне эти деньги? — спросил Абир.
— Деньги?
— Пять лакхов рупий.
— А, эти.
— Да, эти. Ты надеялся, я о них просто забуду?
Он сказал это так враждебно, что Абхиджит, очевидно ошарашенный, несколько секунд молчал. А затем сказал:
— Ты окей, Абир?
В этот момент ему принесли большой бокал арбузного сока, и он подождал, пока официант поставит его на стол, и сказал ему «спасибо», а потом попросил принести пепельницу.
Как только официант удалился, Абир сказал:
— Когда ты собираешься мне заплатить?
— Я думаю, тебе нужно успокоиться, — сказал Абхиджит.
— Не говори мне успокоиться. Когда ты собираешься мне заплатить?
Абир снова был близок к тому, чтобы выйти из себя.
— Что с тобой такое? — сказал Абхиджит.
— Когда ты собираешься мне заплатить?
— В чем твоя проблема?
— Когда ты собираешься мне заплатить?
— Это только пять лакхов рупий…
— Когда ты собираешься мне заплатить?
— Я собираюсь тебе заплатить, — сказал Абхиджит. — Я собираюсь тебе заплатить. Окей? В чем, блядь, твоя проблема?
ПЕРВЫМ ДЕЛОМ Абхиджит, вернувшись в Дели в понедельник, заглянул к отцу. Он навещал старика каждые несколько дней. Ему было важно, чтобы он делал это. Такси остановилось у дома в Дариаганже. В этом доме прошла часть детства Абхиджита, а теперь он пребывал в ветхом состоянии. Несколько бирюзовых плиток по фасаду выпали, открыв квадраты голого бетона. Разбитое окно было закрыто куском пластмассы. Металлическая входная дверь заметно заржавела. Старик отказывался тратить деньги на ремонт, не говоря о реконструкции. Абхиджит сказал таксисту подождать и, пройдя через душный, спертый воздух, поднялся по трем ступеням, от которых также отваливались плитки, к ржавой двери. У него был свой ключ, так что он вошел самостоятельно. В доме он снял с себя хирургическую маску. По стенам узкой прихожей, освещенной тусклым светом, были развешаны ровными рядами школьные, а может, семейные фотографии. На кухне Анита готовила что-то для старика.
