Проза – это то, что зарождается внутри нас, в нашем теле, и стихийно вырывается оттуда на поверхность, ее так просто не подгонишь под стратегический план или внешнюю логику. Роман не пишется методично по плану, основанному на проведенных исследованиях рынка. Даже если очень захотеть и написать такой роман, вряд ли подобное мелкодонное произведение привлечет многих читателей. А если и привлечет, то только на короткое время, и очень скоро все забудут и о романе, и о его авторе. Авраам Линкольн как-то сказал: «Обманывать одного человека можно всю жизнь, небольшую группу людей – бесконечно долго, но бесконечно долго обманывать весь народ невозможно». Я думаю, что то же самое можно сказать применительно и к художественной прозе. В нашем мире много того, что проверяется временем, и того, что можно проверить только временем.
Американские издания
Возвращаюсь к тому, с чего начал.
Мои книги издавались в «Кнопфе», пейпербеки выходили в издательской корпорации Vintage, и со временем набрался солидный список публикаций – сработала инерция массы, и продажи моих романов медленно, но верно начали расти. Каждая новая книга попадала в верхние строчки списка бестселлеров в крупных региональных газетах, которые издавались в Бостоне и Сан-Франциско. В Америке – точно так же как это произошло в Японии – у меня появилась собственная читательская аудитория.
После двухтысячного года, то есть начиная примерно с «Кафки на пляже» (перевод на английский вышел в 2005 году), мои книги стали появляться (поначалу в самом конце) в списке национальных бестселлеров, который публиковала газета «Нью-Йорк таймс». То есть мой художественный стиль, мою прозу принимали теперь не только относительно либеральные и продвинутые читатели крупных городов Восточного и Западного побережья, но и аудитория Центральной Америки. Роман «1Q84» (переведен на английский в 2011 году) занял второе место в списке бестселлеров в категории «художественная проза», а «Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий» (перевод 2014 года) оказался на первой его позиции. Но такое восхождение заняло у меня много долгих лет. Оно отнюдь не было попаданием в яблочко с первого выстрела. Все на этом пути делалось постепено, шаг за шагом и привело меня туда, где я теперь и обосновался. Кстати, после всего этого через столько лет стали востребованными и пейпербеки моих ранних произведений. Все устроилось наилучшим образом.
Мураками-мания
На первых порах гораздо более заметным был рост тиражей моих книг не на американском, а на европейском рынке. Может быть, на необъяснимый подъем продаж в Европе повлиял тот факт, что Нью-Йорк был средоточием филиалов и офисов крупных европейских (и не только) издательств.
В любом случае это было непредвиденное развитие событий. Честно говоря, изначально я не понимал, что нью-йоркское «средоточие» по сути своей столь значительное явление. Я ведь не целил туда, а оказался по случайному стечению разных обстоятельств.
Кроме Азии, первыми моей прозой «загорелись» Россия и Восточная Европа, оттуда, постепенно сдвигаясь на Запад, огонь перекинулся на Западную Европу.
Вообще звучит это удивительно, но я слышал, что в какой-то момент в российском списке бестселлеров мои книги занимали половину всех позиций в первой десятке
[32].
Это исключительно мое личное ощущение, и никаких доказательств, обоснований и ссылок на источники, к сожалению, предъявить я не смогу, но если посмотреть хронологически, то, какую страну ни возьми, везде будет примерно одна и та же картина: когда в ней происходили какие-то значительные общественные потрясения (или изменения), сразу после этого возникал всплеск интереса к моим книгам. Например, в России и Восточной Европе мои книги начали продаваться после краха Советского Союза и коммунистических режимов. Политическая система, казавшаяся нерушимой, была в одночасье развалена, и все постепенно заполнил «мягкий хаос», замешенный на неуверенности в завтрашнем дне и одновременно надежде на будущее. В это пространство ценностных сдвигов мои произведения сразу же привнесли предчувствие какой-то новой, более естественной реальности.
Прошло совсем немного времени после драматического падения Берлинской стены и объединения Германии, и немцы начали понемногу читать мои книги. Хотя, конечно, это скорее всего самое обычное совпадение. Впрочем, понятно, что изменения в устройстве социума, в его структуре оказывают сильное влияние на повседневную бытовую реальность людей и неизбежно приводят к тому, что она тоже меняется. При этом литература воздействует на людей так, что их жизненная действительность и реальность, существующая в повествовании, переплетаются на глубинном уровне души (или в подсознании). Поэтому независимо от исторической эпохи в условиях изменения бытовой действительности необходимо, чтобы менялась также и реальность внутри повествования, ведь именно в нем, в этом вымышленном мире, мы зачастую ищем поддержку.
Повествование как таковое изначально существует в качестве метафоры реальности, а значит, чтобы поспевать за происходящими вокруг изменениями, чтобы удержаться в яви и не вылететь на повороте, нужно прямо внутри себя создать новую метафору, новое повествование. Если между двумя этими системами, социальной (жизненной) и метафорической, возникнет сообщение или, другими словами, если после взаимной перенастройки начнут успешно взаимодействовать объективый и субъективный мир внутри индивида, то человек сможет принять жизненную реальность такой, какая она есть, со всей ее неопределенностью и неуверенностью, и при этом не утратит способности мыслить здраво.
Реальность моей прозы, моего повествования может послужить неплохим настроечным инструментом и сыграть маленькую роль в глобальном замысле мироздания… так я нет-нет да и подумаю. Конечно, как я уже сказал, это исключительно мое личное мнение, но, возможно, оно не совсем уж пальцем в небо.
Япония, как мне кажется, тоже познала много «социальных оползней», вызванных серьезными тектоническими сдвигами, но это произошло на несколько более раннем по сравнению с западным обществом этапе и более естественным образом. Наверное, то же самое можно сказать и о соседних с ней азиатских странах, вообще об Азии в целом. Мои романы очень быстро оказались востребованными в Китае, Корее, на Тайване (гораздо раньше, чем в Америке или Европе). Именно здесь, в Восточной Азии, где люди раньше начали постигать истинный смысл социальных сдвигов, еще до того, как это произошло на Западе. Причем все происходило не в характерном для Запада «стиле ЧП» с резкими, кардинальными изменениями, а подспудно, мягко, растянуто во времени.
Понятно, что такое объяснение выглядит слишком просто и потому вызывает серьезные сомнения. Разумеется, есть (должно сущеcтвовать) еще множество других привходящих факторов. Но реакция читателей в Азиатском регионе на мою прозу во многом отличается от реакции западных читателей – это неоспоримый факт. Возможно, разница в читательской реакции проистекает именно из-за несовпадений и «нестыковок» в процессе рефлексии и осознания социальных сдвигов.
