– Кейт, милая, давай я поглажу салфетки, – вмешивается мама, которая вечно старается защитить любимую внучку от моего гнева. Если бы я в шестнадцать лет была такой лентяйкой, как Эмили, матушка быстренько велела бы мне оторвать задницу от дивана и взяться за дело, но с возрастом мама смягчилась и теперь сама снисходительность. Меня это почему-то ужасно раздражает, прям убила бы. Ах да, кстати, и еще детей теперь нельзя называть “лентяями” или “бездельниками”, даже если они лентяи и бездельники, нужно говорить, что им “не хватает мотивации”.
– Мама, пожалуйста, выпусти Дикки на улицу. А то он написал у холодильника.
– Что ты, милая, Дикки такого сделать не мог. Это, наверное, Ленни. Ты ведь никогда не писаешь дома, правда, Дикки? Пойдем в сад. Ты же моя умница.
Мама уводит своего зассанца в сад. Ричард, который сидит на полу возле первобытной “Аги” и терпеливо пытается с ней договориться, поднимает на меня глаза.
– Почему бы не взять бумажные салфетки? – спрашивает он.
Гррр! Вот зачем мужчины так делают? Ведь наверняка же понимают, что ступают на тонкий лед, слышат, как замерзшая вода трещит и проседает под ногами, но все равно прут вперед, не обращая внимания на неоновый знак “Стой! Опасно!”, который горит над головой у супруги.
Я отвечаю без обиняков:
– Мы не можем взять бумажные салфетки, дорогой, потому что с тех самых пор, как мы с тобой поженились, твоя мать относится ко мне как к какой-нибудь замарашке, которая выросла в такой простой семье, что мы, поди, и салфетки-то называли “платочками”. Кстати, так оно и было. Шерил же печет собственный штоллен и плетет рождественский венок, а еще, наверное, делает минет Санта-Клаусу, чтобы он подарил ей сережки от “Моники Винадер”. Вот поэтому за рождественским обедом мы будем пользоваться полотняными салфетками. Нужно держать марку. Еще вопросы?
Кто психует, я? Нет, что вы, все в порядке. С тех пор как Доктор Либидо назначил мне лечение, мне гораздо лучше. Гормоны меня усмирили, точно бурное море. Мне кажется, у меня даже память стала получше. (Рой, тебе не кажется, что наша память стала получше?)
Раз уж оба ребенка на кухне подъедают сосиски в тесте, которые я берегла для второго дня Рождества, я, улучив минуту, говорю им, что в ближайшие пару дней у нас будет технический перерыв. Согласитесь, звучит куда лучше, чем запрет на гаджеты. Никаких эсэмэсок, никакого фейсбука и вообще никакого интернета. Сообщи я, что намерена каждому отрубить руку или ногу и запечь с окороком и гвоздикой, они и то расстроились бы меньше.
– Шутишь? – спрашивает Бен, вынимает из ушей одну пару наушников и меняет на другие, которые висят у него на шее.
– Нафига быть такой лицемеркой, мам? – ворчит Эмили. – Ты сама все время залипаешь в телефон.
– Неправда!
Но она права. Я действительно то и дело проверяю телефон. Не могу без сообщений от Джека, когда от него долго нет эсэмэски, я просто схожу с ума. Я ужасно боюсь, что после случившегося – точнее, неслучившегося – он бросит меня навсегда.
– Я не шучу. Будет замечательно, если мы хотя бы несколько дней сможем уделять внимание близким, ни на что не отвлекаясь. Те, с кем вы общаетесь непосредственно, важнее тех, кого здесь нет. Никаких телефонов за столом. Не так уж часто вы видите бабушку с дедушкой. И еще мне бы хотелось, чтобы мы в кои-то веки все вместе посмотрели телевизор, а не так, что сидим в одной комнате, но при этом каждый в своем мирке.
Дзынь! Я машинально беру телефон, и дети покатываются со смеху. Сообщение от Джека. Нажимаю кнопку, удаляю любимое имя. Не хочу, чтобы эти два мира соприкасались. Не сегодня – уж точно.
Джек на Рождество уехал к друзьям на юг Франции. Несмотря на то что я бросила его в отеле, через два дня он пришел ко мне на работу, я как раз собиралась уходить, и принес огромный подарок. “Это не тебе”, – ответил он на мои возражения. В коробке оказалась “плейстейшн-четыре”. Значит, я, опьяненная – Джеком, не алкоголем, – обмолвилась, что никак не могу купить Бену приставку, и Джек решил мне помочь. “Я подумал, что больше всего на Рождество ты хочешь получить именно ее”.
Такое ощущение, будто он старается понравиться мне или что-нибудь в этом роде.
– Эмили, ты куда это, дорогая?
– Ухожу.
– Вижу, что уходишь, но ведь сейчас приедут бабушка с дедушкой и тетя Шерил с дядей Питером. Когда ты вернешься?
– Поздно, – отвечает она, надевая мою дубленку.
– Так нельзя, милая.
– Сегодня все гуляют допоздна. Рождество же.
– Я уверена, что сегодня все общаются с близкими, – осторожно возражаю я, стараясь не спровоцировать взрыв. С Эмили я до сих пор как по минному полю хожу. Когда прибудет контингент с севера, я хочу, чтобы их встретили мир и праздничное веселье, а не крики и ругань Эмили.
– Я не успела упаковать подарки для твоих двоюродных братьев. Ты не могла бы мне помочь, милая? У тебя ведь это получается лучше всех.
– Не хочу. – Эмили стоит у задней двери, скрестив руки на груди, точно крепко себя обнимает. Для человека, который на Рождество идет веселиться с друзьями, у нее странно печальный вид.
– Не хочешь? Ну ладно, а если я дам тебе список, купишь кое-что для меня и подарок для бабушки Барбары? Ты же знаешь, она теперь все забывает, так что нужны какие-то духи или тальк, которые она узнает. Она любит цветочные запахи. Или купи ей какие-нибудь сладости. Рахат-лукум, что-нибудь такое, что легко жевать.
– Ладно, – соглашается Эмили, явно расслабившись, ведь я позволила ей уйти.
– Сейчас принесу кошелек, дорогая.
Я поворачиваюсь, чтобы сходить за деньгами, Эм открывает заднюю дверь. На пороге стоит незнакомая женщина. Ну как женщина – скорее, крупный ребенок. Должно быть, один из эльфов Санты выпал из саней. Волнистые темно-рыжие волосы до плеч, остренький носик, конопушки. На женщине короткие замшевые ботинки, коричневый берет и коричневое же платье-сарафан из тонкого вельвета поверх цветастой футболки. Вероятно, победительница нашего деревенского конкурса двойников Пеппи Длинныйчулок. Обитает, скорее всего, на небесах.
– Добрый день, прошу прощения, что беспокою вас в канун Рождества. Ричард дома? – писклявым голосом спрашивает эльфийка. Мелодичный шотландский акцент. Незнакомка стоит неподвижно, но у меня все равно складывается отчетливое ощущение, что ходит она вприпрыжку.
– Э-э, да, он был здесь, но, кажется, пошел за дровами. Я могу вам помочь?
– Я Джоэли, – сообщает эльфийка. – Работаю с Ричардом.
Я впиваюсь в нее взглядом. Значит, это и есть та самая Джоэли, которая с завидным упорством снабжает нас омерзительными чаями и советами по климаксу?
– Ах да! Джоэли. Джоэли. Да. Добрый день. Из психологического центра. Рич о вас много рассказывал. Пожалуйста, заходите, подождите его.
Джоэли настолько же не хочется входить, насколько Эмили не терпится выйти. Обе одного роста и сложения, загородили друг другу путь и не могут пройти.
