Эмили, которая скрючившись сидит на стуле, подтянув колени к подбородку, вдруг издает стон. Вся в черном, с шарфом, словно сделанным из рыболовной сети, она смахивает на ловушку для омаров, которая собралась на похороны.
– Пап, это несправедливо, – кричит она, – у нас тоже очень сложные экзамены. Вы с мамой вечно говорите, что в ваши годы учились лучше. Это несправедливо. Вы считаете, что я типа полная дура, а я просто переживаю из-за контрольной и остального, к тому же за сочинение я набрала всего шестьдесят три процента.
– Ты и есть полная дура, – бросает Бен, не отрываясь от телефона.
– Бен, прекрати. Хватит пялиться в телефон. Ричард, ты тоже убери айпад. Можем мы хоть раз поужинать так, чтобы вся семья не сидела в интернете? Как это ты набрала всего шестьдесят три процента за сочинение? – Настал мой черед оскорбляться. – Я же тебе помогала его писать. Почему всего шестьдесят три процента?
Эмили, точно черепаха, прячет голову в сетчатый капюшон.
– Мистер Янг сказал, написано хорошо, умно и все такое, но мало ключевых слов. Чтобы оценка была выше, надо было использовать ключевые слова, мам.
– Какие еще ключевые слова?
– Постой-ка, – вмешивается Ричард, – то есть ты написала за Эмили сочинение? Это еще зачем?
– Мама его не писала, а проверяла, – быстро поясняет Эмили, чтобы меня защитить, – она не виновата, что мне не поставили “отлично”.
Ричард переводит взгляд с Эмили на меня и произносит язвительно:
– Только не говори маме, что она не сумела получить за что-то отличную оценку. Такого не случалось с 1977 года.
Бен довольно ухмыляется; примерно такое же выражение лица было у сына в тот день в начальной школе, когда он выпустил на волю обитавших в классе песчанок, “потому что им хотелось на улицу”.
– Если мама не сумела получить “отлично” за сочинение Эмили, значит, экзамены не такие уж простые, – замечает наш домашний логик.
– А я и не говорила, что экзамены простые, Бенджамин. Они трудны своей… я не знаю… бессмысленностью, формальностью, неоригинальностью. По-моему, это никакое не образование. Эмили, дорогая!
Поздно. Дочь убежала наверх. И что теперь? Не могу же я заявиться в школу и нажаловаться мистеру Янгу. Что я ему скажу? “Поставьте Эмили отметку выше, поскольку половину сочинения написала я”? Отличная идея. Должна же быть в жизни хоть какая-то сфера, в которой мне не приходится врать напропалую.
– Мам?
– Чего тебе, Бен?
– Можешь сделать за меня домашку по истории. Мне все равно, какую оценку я получу.
21:43
Я твердо намеревалась рассказать Ричарду о липосакции. Честное слово. Но потом мы отвлеклись на “Двенадцатую ночь”. К тому же после встречи с Грантом еще одного скандала я просто не выдержу. Как вспомню, так мороз по коже, – и вполне возможно, что “ЭМ Ройал” потеряет несколько миллионов из-за того, что я отказалась стать одним из наших соблазнительных предложений. Выходя из отеля, я думала о том, что слишком стара, чтобы мириться с подобной херней. Совершенно верно. А еще я слишком стара, чтобы найти другую работу, так что ради сохранения той, которая уже есть, может, следовало бы и потерпеть херню, как бы ни было противно.
Если вдуматься, липосакция – исключительно выгодная штука, учитывая, во что бы мне обошлись многочисленные персональные тренировки, чтобы удалить эти упрямые зоны, которые ныне хранятся неподалеку от Гайд-парка, в мешочке для пылесоса. К тому же теперь не нужно покупать новое платье для встречи выпускников. Как ни посмотри, экономия существенная. Тем более что я теперь сама зарабатываю и удерживаю семью на плаву, а на себя еще не потратила ни пенни, так что не обязана отчитываться перед мужем.
К тому же я не уверена, что мне удастся убедить Ричарда: липосакция – не пример надвигающегося кризиса среднего возраста, как он наверняка подумает, но необходимая и целесообразная мера, дабы поддержать падающий актив. То есть меня. Кстати, о падающих активах: я выписала чек за операцию, дабы не возникло неприятностей из-за странной истории с кредитным рейтингом. (Рой, тебе удалось выяснить, почему он такой низкий?)
К несчастью, после ужина, когда дети поднялись к себе, Ричард разразился тирадой о бескрайней и безотрадной пустыне, в которую превратился наш сберегательный счет. Мол, это все “твоя стройка” в “твоем доме” виновата, при том что сам решил, презрев капитализм, переучиться на сопереживателя с гонораром в три фунта за час. Облекшись, точно в доспехи, в добродетель нового своего призвания, он словно не замечает, как его выбор повлиял на нас с детьми. Он ведь еще два года не будет ничего зарабатывать. Целых два года! Да к тому моменту помощь психиатра понадобится мне самой.
Я загружаю посудомойку, громыхая тарелками в своей фирменной пассивно-агрессивной манере, а Рич продолжает делиться полезными предложениями, на чем мы можем сэкономить.
– Начнем с того, что счет за электричество нам приходит гигантский. Я знаю, Кейт, ты любишь принимать ванну, но зачем тебе горячая вода в шесть утра? Не лучше ли включить обогреватель непосредственно перед тем, как им воспользоваться?
Я перекладываю ножи, стараясь не смотреть на мужа – из опасения, что его неожиданно подменили на хозяйку меблированных комнат в Бексхилле образца семьдесят первого года. Не успеешь оглянуться – и он примется развешивать объявления, кому из жильцов когда мыться. Я же в его глазах, очевидно, чуть поважнее простой квартирантки, а раз так, от меня можно ожидать чего угодно. Но это еще не все.
– Машина. Я знаю, что ты скажешь, Кейт (ой ли?), но в наши дни машина скорее роскошь, чем необходимость, причем как на микро-, так и на макроуровне, и роскошь неоправданная.
Хозяйка пансиона превратилась в активиста “Гринпис”. Милый боженька, пожалуйста, только не дай ему произнести слово “планета”.
– Я понимаю, дорогая, тебе кажется, что я морализирую (тут ты угадал, приятель), но мы ответственны не только за наших близких. Разумеется, передвигаться на чем-то надо, но всему же есть предел (моему терпению он как раз сейчас наступит). Ведь, если вдуматься, не так уж и часто нам нужна машина. Мы лишь потакаем своим капризам, раз уж она все равно есть…
Потакаем капризам? То есть когда моя мать после сердечного приступа несколько недель лежала в больнице и я регулярно ее навещала – это я потакала своим капризам? И когда возила Бена в Норфолк на занятия джазом? И то, что мы с Ленни ездим гулять в лесопарк, – это тоже каприз?
Ричард продолжает бубнить:
– Я имею в виду, было бы замечательно, если бы ты нашла в себе силы пересесть на велосипед и общественный транспорт. – Он смотрит поверх моей головы, словно высокая идея приклеена к потолку. – Мне это придало уверенности, убежден, что и тебе не помешает. Не говоря уже о пользе для здоровья. И подумай о том, какой пример мы подадим детям.
– И какой же? Нас с тобой в один день собьют белые фургоны и мы оставим полон дом сирот?
