Лицо. Его я приберегла напоследок. Освещение в ванной слишком снисходительно ко мне. Мягкий рассеянный южный свет из сада, который до сих пор дремлет, а сейчас мне нужно что-то пожестче. Я дергаю за шнур люминесцентной лампы над зеркалом. Один из плюсов слабеющего зрения в том, что с возрастом хуже себя видишь, хоть в этом каверзная старая ведьма, матушка-природа, не оплошала. Обычно я утешаюсь тем, что мне все говорят, будто для своего возраста я выгляжу молодо. Но это успокаивает, когда тебе тридцать девять, а не когда тебе без пяти минут цифра-которую-нельзя-называть.
В безжалостном кислотно-желтом свете отражение сообщает, что подбородок начинает расплываться. Линия его бугрится, как смесь для кекса, в которой толком не успели размешать муку, хотя, конечно, это еще не жуткий двойной подбородок. Из каких-то мазохистских побуждений я на днях погуглила “складки на лице и шее” и вот что нашла: “мясистые наросты, свисающие с разных частей головы или шеи у некоторых видов млекопитающих и птиц”. Похоже, что и меня они настигнут. Прижимаю два больших пальца снизу к подбородку и на мгновение вижу в зеркале прежнюю юную себя – изумленную, печальную, прекрасную.
Область вокруг глаз пока что в порядке – спасибо антивозрастному крему “Сислей” (к тому же я никогда не курила, это тоже играет роль), а вот носогубные складки как у грустного клоуна, и между нахмуренными бровями появился небольшой, но заметный восклицательный знак. Все это придает мне сердитый вид. Я провожу пальцем по вертикальным морщинам. Вроде бы в них можно вколоть ботокс или рестилайн. Правда, мне пока что не хватало духу, и вовсе не по этическим соображениям, ничего подобного, это все предрассудки. Но если и без того выглядишь неплохо, зачем пытаться что-то исправить, рискуя превратиться в уродца?
Лучше уж видеть в зеркале знакомое лицо в легких морщинках, чем выглядеть как та актриса, которую я на днях встретила в кафе. В семидесятых она не сходила с экрана телевизора, снималась во всех картинах по романам Диккенса и Остин – простая, естественная красота, о которой слагают сонеты. Уж не знаю, что она с собой сотворила, может, пыталась вернуть щечки-яблочки, как в юности, и в итоге стала выглядеть так, словно набрала полный рот бразильских орехов. Щеки округлились, но как-то неровно, и один краешек пухлых силиконовых неподвижных губ опустился вниз, будто собирался расплакаться, но остальное лицо не позволило. Я изо всех сил старалась не пялиться на нее и все равно нет-нет да и поглядывала, чтобы оценить масштабы бедствия. Взгляд мой, точно попрыгунчик на резинке, то и дело возвращался к этому жалкому резиновому лицу. Лучше ходить со своим привычным лицом, чем вот так вдруг оказаться с чужим.
Я выключаю жесткий свет и переодеваюсь в спортивный костюм. Внизу скулит Ленни, он знает, что я встала. Надо будет выпустить его пописать. Прежде чем спуститься, окидываю женщину в зеркале последним честным оценивающим взглядом. Очень даже неплохо, Кейт, можешь даже не сомневаться, девочка. Конечно, есть над чем поработать, но мы справимся. Мы, некогда горячие штучки, можем снова ими стать. Ну ладно, для начала хотя бы теплыми, а там поглядим. Пока же остается лишь прибегнуть к помощи тонального крема и надеяться на то, что благодаря персональному тренеру я сумею выглядеть на свой новый возраст.
06:14
Как и собиралась, продолжаю: развожу в горячей воде две ложки яблочного уксуса, напоминая себе, что вода с уксусом понижает уровень сахара в крови, подавляет аппетит – наверное, потому, что от этого пойла тошнит. Тем более что у меня сегодня разгрузочный день, когда можно максимум пятьсот калорий, и я готовлю себе роскошный завтрак из одной-единственной овсяной лепешки, подумывая, не пуститься ли во все тяжкие и не добавить ли к ней ложку хумуса. Количество калорий в овсяной лепешке написано на коробке сбоку такими крошечными буквами, что их разберет разве что эльф, да и то в электронный микроскоп. И как прикажете соблюдать эту чертову быструю диету, если даже килокалории не прочесть? Иду за очками, которые всегда лежат на своем месте, чтобы Кейт не забыла, где ее очки. Но их там нет. (Рой, ты спишь, что ли? Рой?! Куда я дела очки? Мне нужны очки. Пожалуйста, найди мои очки.)
Не отвечает. Черт. Откусываю кусок лепешки, подумываю, не выпить ли зеленую слизь, которую приготовила Эмили, завалив всю раковину посудой. Открываю холодильник, перебираю всякие вкусности и тут же ставлю на место. Мнусь возле хлебницы, куда Ричард вчера положил купленный в кулинарии итальянский хлеб ручной работы. Хрустящая корка, хрустящая корка, о как же ты манишь меня!
Держи себя в руках, Кейт. И не введи нас в искушение, и избави нас от глютена. Мне суждено сменить эластичные легинсы, тихое отчаяние и возрастную полноту на юбки-карандаши и полноту карьерных возможностей.
От кого: Кэнди Страттон
Кому: Кейт Редди
Тема: Унижение на собеседовании
Ты сходила на одно-единственное собеседование, там какой-то мудак-кадровик сказал, что раз тебе 49, то тебя пора усыпить, И ТЫ ЕМУ ПОВЕРИЛА? СЕРЬЕЗНО? Куда девалась та шикарная женщина, у которой я работала? Тебе нужно отредактировать резюме и врать напропалую. Говори всем, что обязанности, которые ты там перечислила, ты выполняла в последние полтора года, ок? А я дам тебе отличные рекомендации.
И сходи к парикмахеру, сделай мелирование. Хватит красить волосы дома над ванной. Обещаешь?
ХХ
К.
06:21
Уже собираюсь уходить на тренировку, как вдруг слышу незнакомый звук: где-то звонит телефон. Я не сразу соображаю, что это городской. И еще дольше ищу сам аппарат, одиноко заливающийся за листом гипсокартона, который Петр прислонил к стене кухни. Кто бы это мог быть в такую рань? В наши дни, когда у всех и каждого мобильник, по городскому телефону звонят лишь рекламные агенты да те, кого Ричард упорно зовет “стариками”. Даже у Бена есть сотовый. Когда ему стукнуло двенадцать, пришлось уступить. Он грозился “сообщить в государственные органы”, что мы “жестоко обращаемся с ребенком”, то есть отказываемся купить телефон, а вдобавок заявил, что если не получит мобильник, то не покажет мне, как перенести файлы со старого ноутбука на новый. С таким аргументом не поспоришь.
Телефон припорошен белесой строительной пылью. Разумеется, звонит один из “стариков” и очень вежливо объясняется с равнодушным автоответчиком. Дональд. Я слышу его йоркширский выговор, некогда столь звучный и густой, хоть режь ножом, как имбирный пирог, теперь же, на восемьдесят девятом году жизни, тонкий и дрожащий, как голос флейты. Оставляя сообщение, папа Ричарда произносит слова медленно и членораздельно, делает паузу после каждого предложения, чтобы безмолвный его собеседник успел ответить. Дональд говорит, говорит и все никак не закончит. “Пап, давай короче!” – обычно кричит Ричард через всю кухню. Но я люблю свекра за его задумчивую обстоятельность в духе сэра Алека Гиннесса и за то, как любезно он обращается к машине. Это как напоминание об утраченном мире, где люди разговаривали друг с другом.
Вполуха слушая Дональда, пытаюсь отыскать киви в вазе с фруктами. Уж лучше, чем банан. Наверняка в нем не больше сорока калорий. Ну почему всегда одно и то же? Когда я принесла их из магазина, они были твердые, как ручные гранаты, но за эти два дня успели превратиться в кашу, даже в руки взять неловко, такое ощущение, будто щупаешь яйцо бабуина.
