– Кейт. Как и вы. – Он удосужился запомнить мое имя. Это хорошо.
– После того как Кейт, если я правильно помню, в подростковом возрасте попала туда в тяжелом состоянии. Слава богу, она совершенно поправилась, и вы достойно отблагодарили больницу, но отчего-то предпочли сохранить ваше пожертвование в тайне.
– Это мое дело.
– Бесспорно. Это ваше дело. Но мы хотим приложить все усилия, дабы вам в этом деле помочь. Далее в вашем досье указано, что вы пожертвовали крупные суммы нескольким музыкальным обществам графства, а также оперной тру…
– Это Джинни. Любит пение. Всегда любила.
– Замечательно. Однако же ваши с леди Полфримен имена набраны мелким шрифтом на последней странице программки – взять хотя бы недавнюю постановку “Волшебной флейты”. (Элис выяснила это за пять минут по телефону.)
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что, живи вы, к примеру, в США, ваша благотворительная деятельность не считалась бы чем-то второстепенным по сравнению с инвестициями. Она была бы неотъемлемой частью инвестиций. О том, что вы помогаете людям, знали бы все. Таким образом ваш статус был бы очевиден не только в финансовых кругах, но и для широкой общественности. Британия во многих отношениях склонна переоценивать свои силы, но как доходит до филантропии, мы систематически себя недооцениваем. Мы гордимся добрыми делами и волонтерством на микроуровне, и вы сами наверняка знаете, что сейчас в каждой деревне можно увидеть нечто подобное, однако на макроуровне мы неизменно пасуем. Традиция есть, но прерывистая – а вспомните крупных промышленников восемнадцатого – девятнадцатого столетий! Они оставили нам чудесные библиотеки, музеи, концертные залы. Многие знаменитые меценаты были родом из этих краев, не только с юга. Вот уж где по-настоящему жадные ублюдки.
Элис негромко ахает. Полфримен широко ухмыляется:
– То есть вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, черт побери, возродите все это. Верните традицию. Привлеките всеобщее внимание. Задайте тенденцию. Пусть другие богатые семейства думают: “Вот те на, да у этих Полфрименов дела идут лучше некуда. Отгрохали в Лидсе новый концертный зал (можно назвать его в честь Кэтлин Ферриер
[99]), а в фундамент заложили именной камень. Почему бы и нам не последовать их примеру?”
– Кэтлин Ферриер? Мама ее любила, – говорит сэр Джеффри.
– Моя тоже. Я выросла на “Дуй, южный ветер”. Мама была на ее выступлении в Лидсе.
– И моя! Может, они даже были на одном и том же концерте. Она до сих пор здесь живет?
– Да. Двадцать миль отсюда в ту сторону. – Я киваю на противоположный берег озера. – Так сделайте что-нибудь для культурной жизни родного края. А мы уж позаботимся о том, чтобы дела у фондов, которые спонсируют подобные мероприятия, шли как нельзя лучше, ведь они в надежных руках, даже не сомневайтесь.
– У слабаков с юга?
– Что поделать.
– Почему бы вам сюда не вернуться, если вы так любите эти края?
Я смотрю на него. Хоть раз скажи правду.
– Жду, чтобы дети окончили школу, поступили в университет. Сперва нужно дать им образование. Муж от меня ушел, так что приходится как-то налаживать жизнь. Конечно, дома лучше. Кстати, имейте в виду, в следующий раз я приеду на поезде. Если честно, не понравилось мне летать на вертолете.
– Трясло, да? Первый раз летели?
– Угу.
– И зачем?
– Срочное дело. Нам очень нужно было вас повидать.
– Смотрите, как бы Джинни не услышала. – Он умолкает, идет к шкафу. – Давайте выпьем, черт побери. Чтобы в желудке улеглось. Этому нежному цветку уже не поможешь, поздно, а вам, девушки, не повредит.
И вот уже через две минуты мы вчетвером стоим со стаканами виски. Ничего другого нам не предложили. Гарет покачивается, как тростник на ветру.
– Ваше здоровье.
– Ваше здоровье. За “ЭМ Ройал”, – говорит сэр Джеффри, – и за ее величество королеву.
– За королеву! – восклицаю я громко и пылко и залпом осушаю стакан. Бодрит моментально. – Прошу прощения, сэр Джеффри, правильно ли я понимаю, что это значит…
– Это значит, что вы меня переубедили, черт побери, в последний раз такое со мной было двадцать пять лет назад на скачках. Приятель посоветовал поставить на другую лошадь, не на ту, которая мне нравилась.
– И его ставка выиграла?
– Еще как. Фрейлина, одиннадцать к четырем. Я в тот день заработал две сотни.
– Мы вам можем предложить куда большую прибыль.
– Надеюсь на это, черт меня подери. Ладно, раз уж я сказал, что остаюсь, значит, остаюсь. Я своему слову хозяин. Ваше здоровье. Но только чтобы мои дела вели вы, а не тот рыжий олух.
– Разумеется, – в унисон, не сговариваясь, отвечаем мы с Элис.
Гарет выскальзывает из комнаты – вероятно, чтобы позвонить в Лондон и излить на них хорошие новости. А может, чтобы излить скотч.
Сэр Джеффри возвращается к камину. Не мигая, твердо смотрит мне в глаза и говорит:
– Я старый сентиментальный хрыч, не могу отказать Кейт.
И правда, черт побери.
18:01
Обратно мы летим вдвоем с Элис, Гарет решил заночевать в Йорке и наутро вернуться поездом; вдруг приходит сообщение от Эмили. “Мам, можно Люк придет к нам на ужин? Не подумай, он не мой парень, мы просто встречаемся. Только не говори ничего, ладно? Не ставь меня в неловкое положение. Люблю, ххх”.
Кейт – Эмили
Чем же я могу поставить тебя в неловкое положение, дорогая?
Люблю, хх.
Я ненадолго задремала. Потратила все силы на то, чтобы вернуть сэра Джеффри, и теперь как выжатый лимон. Проснувшись, обнаруживаю, что Элис свернула свою пашмину и подсунула мне под голову вместо подушки.
– Неудивительно, что ты устала, – замечает она.
– Но это приятная усталость, – отвечаю я. – Лучшая из возможных.
Мы уже садимся, когда у меня звонит телефон. Номер незнакомый.
– Элис, вызови, пожалуйста, нашего водителя, а я пока отвечу на звонок.
– Миссис Редди?
– Да.
– Добрый день, мы хотели вас предупредить о высоком уровне расходов по вашей карте “Виза” и пяти просроченных платежах. Наверняка вы и сами об этом знаете, мы лишь хотели вам об этом напомнить.
– О чем?
– О пяти просроченных платежах. Это очень серьезно.
– Но я не пропускала никаких платежей.
– Расходы в игровом приложении. Многочисленные повторные покупки.
