С полыхающим от волнения взглядом Фидель приблизилась к ней и опустилась на одно колено. Теперь они были одного роста.
Мембраны на ее ушах беспрестанно трепыхались, звуча как стая сверчков.
– Я здесь, слышишь? Ты позвала, и я пришла.
На дне ее глаз – дружелюбное мигание вечности.
Королева изменилась. Кости затянулись кожей, и все налилось теплым уверенным мерцанием. Она – свет во тьме миров, который никогда не гаснет. В молчании они взирали друг на друга, и Фидель казалось, что этих лет разлуки не было. Все было так, как в первый момент их встречи.
«Я тебя ждала», – прозвучало внутри Фидель.
– Что нам делать? – спросила она в отчаянии. – Как выгнать Ос? Или ваш Сад больше не спасти?
«Забудь про этот мир. Это больше не твоя забота».
– В чем люди провинились? – продолжала допытываться Фидель. – Все, что произошло, было по вине Мирры. Она, как и мы с Клариссой, – часть вашего божественного роя. Единственное, что когда-то сделал человек, так это поселился в вашем Саду. Но за это не убивают. Вы сами говорили, что все в мире – жизнь, даже пыль…
«Человек – это живущий Хаос, – с промедлением последовал уклончивый ответ. – Он был его каплями и начал вносить дисбаланс во все, к чему прикасался, стоило ему войти в один из наших миров. Мы не любим беспорядка. Мы пытались сжиться с людьми слишком долго, но у них нет понятия доброго соседства».
Не зря в британских сказках говорится, что нельзя обижать маленький народец… Похоже, даже богов можно достать. Именно это, судя по всему, и произошло.
«К тому же… – начала Королева, – Трехликая передала им сокровенные знания. Все больше и больше людей постигало искусство медиума. Знаешь, как это произошло? Наша сестра так сжилась с Другими, что решила вскормить человека как своего ребенка. Первые медиумы пили золотую кровь из вен самой Трехликой. Так она нарушила все наши заповеди… А потом и сама потеряла рассудок и расщепилась на три луны, на три лика: Старуху, Мать и Деву. Но она все еще богиня и часть нас. Мы хотим забрать ее назад, в Улей, с твоею помощью. Ибо все, что принадлежит богам, должно вернуться к ним».
– Почему ты прячешься? – спросила она. – Почему боги не пришли за тобой?
«Потому что я не хочу, чтобы они меня нашли».
– Но там твой дом.
«Я очень устала, Фидель, и готова перейти в другую форму. Мне пора стать золотой пылью на дорогах между мирами…»
Девушка пораженно приоткрыла рот. Так ей и не нужна эта жизнь…
– Ради твоего спасения все на уши встали! Я привела Нико, ученик Клариссы его убил. Ты никогда не постигнешь этой жертвы, но ты должна жить, как все прекрасное, как все, за что заплатили такую кровавую цену.
Мембраны у ушей Королевы затрепетали быстро и приветливо, хотя лицо ничего не выражало.
«Мне известен смысл всего, в том числе и смысл жизни этого мальчика. Те, кого избирают боги, никогда не умирают, они живут вечно вместе с нами. Он во мне, это часть моей сути. Его сердце бьется в моей груди. Но мне пора уйти, а мое место займешь ты, Фиделис… Ты будешь новой Королевой Улья. Тебе суждено вставать на место тех, кто выше тебя. Это твой дар – восходить, несмотря на невзгоды и внутреннюю печаль».
В глазах Фидель дрожали слезы и золотые блики. Зачем она этого хочет? Что за странная прихоть?
«Когда боги устают, они осыпаются пыльцой на дорогах между мирами. Пришел и мой черед. Не бойся их. Не бойся и Улья. Ты просто забыла его, но ты всегда была его частью. Ты вернешься туда во всех своих ипостасях. Сейчас в тебе живут и Мать, и Дева. Когда умрет Старуха, ты будешь всеми тремя. Не дай им снова переродиться, нельзя медлить. Тебя ждет два превращения. Сначала ты станешь триединой богиней и сошьешь распавшиеся части своей сущности. Затем будешь коронована. Ты переймешь мою суть. Сольешь в ней все свои воплощения… Так закончится эта история».
Это следовало за ней всю жизнь… чужая идентичность, которая при этом была ее собственной. Не Фидель, а Дева. И теперь ей еще предстояло вобрать в себя Старуху и Мать.
А потом Королева? Да она и Трехликой-то быть не умеет. Каково это – иметь в себе столько личностей? Но одно было ясно: она больше не будет Фиделис Мэннак, эксцентричной бродяжкой с мозгами набекрень, которая много сквернословит и странно шутит. Эта мысль пугала ее больше всего, ведь она не могла себе представить, как это возможно – быть кем-то другим.
– Но Старуха еще жива, – вернулась она к практическому вопросу.
Королева опустила полупрозрачные веки, как будто подавая ей тем самым какой-то знак.
«Поэтому ты здесь. Тебе нужно убить Клариссу, иначе она сама разорвет связь с Матерью и Девой, когда уйдет в другой мир, а ваш погибнет. Поймай ее на Перекрестке раньше…»
Эту цель Фидель, впрочем, разделяла и понимала. Какой бы бесполезной ни была месть, но смерть Клариссы казалась необходимой, ибо та стала неуправляемой.
Оставался последний вопрос, ответа на который Фидель боялась.
– А как я стану Королевой? Во мне не течет твоя благородная золотая кровь.
«Я тебе ее отдам. Проведи ритуал. Убей меня самым сильным ритуальным ножом и перерисуй на себя каждый знак с моего тела моей же кровью. Это и есть коронация. Лишь женщины могут это сделать, ибо в Улье есть только Королева».
Фидель не верила своим ушам. Понимала ли та, о чем просит?
Глаза Королевы мигнули ей с лаской и теплом.
О да, она понимала.
– Слушай… я не хочу быть Королевой Улья. Мне нравится быть Фиделис Мэннак, – выпалила ведьма.
* * *
Данила хотел говорить со Стражем, выдрать из него монолог, исповедь, историю всей его жизни. Пусть отвечает ему! В таких экстренных ситуациях от него вообще прока нет…
– Говори со мной! – орал он в ярости и отчаянии. – Говори же, истукан ты чертов. Как убрать весь этот бардак?! Ты должен знать! Ты Страж, дьявол тебя побери, на тебе весь мир держится!
Запястье скручивало от невыносимой боли, а в глазах то и дело темнело, но Данила был упорен. Он уперся коленом в обелиск, чтобы сохранить равновесие, и напряженно вглядывался в пустые глазницы Стража, который пока хранил загадочное молчание.
– Ну же! – и крик Хаблова ушел прямо в Стража.
Он даже услышал свое бесконечное, множащееся эхо внутри его полого тела, где пряталась непознаваемая суть.
Вдруг его руку выплюнули. С ужасом Данила уставился на посиневшее запястье, по которому расходились жуткие синяки и лопнувшие капилляры. Рана походила на раздувшуюся щель. Это же сколько из него выкачали крови?
– Ближе, – вдруг прогудело что-то из статуи.
К нему взывал даже не голос, а гул из невидимых глазами пластов времени, скрывавшихся внутри каменного болвана. В нем чувствовалось нечто настолько древнее, что Данила ощутил свою абсолютную ничтожность.
