– И то верно. Чужой труд надо уважать.
– Я навещу тебя вечерком.
– Спасибо, мамочка.
Мирра отключилась.
Винсент облокотился жилистыми руками о раковину, снова глядя на себя в упор.
Что-то произошло с ним между жизнью и смертью. Он был собой, но при этом собственное тело стало ему чужим. В зеркале брезжил кто-то другой.
«Господи, Ты – наш Отец, мы – глина, а Ты – гончар наш, мы все – дело рук Твоих…»
[14]
– Но если меня воскресила женщина, чье слово даже не было первым, то кто истинный гончар? – тихо сказал Винсент, а потом добавил: – И если по смерти я видел только каменный обелиск, где же Царствие Твое, которое мне обещали?
Как бы сильно Винсент ни недолюбливал Отца Небесного, в эту самую минуту их конфликт был наконец-то исчерпан – перед зеркалом, где он заключал перемирие со своим отражением. Единого Бога не было. Теперь Винсент твердо это знал.
* * *
Мирра пришла к нему очень поздно. О времени Винсент судил, глядя на маленькие электронные часы, встроенные в стену.
Она появилась и сразу принесла с собой смесь внешних запахов: жареной еды, табака, ветра, ночи. Винсент скучал по последнему аромату. Ночь всегда дивно пахла. А здесь ее не было, даже если часы показывали полночь.
– Здравствуй, – шутливо сказала она, живо ощупывая его лоб и проверяя зачем-то белки глаз. – Как поживаешь?
– Да нормально.
– Как тебе ужин?
– Суп вы варили из старых тряпок, а так – ничего.
– Мне нравится твой жизнерадостный настрой.
– А что мне, плакать?
Мирра присела рядом на кровать и иронично осмотрела Винсента. В ее поведении проглядывало что-то от заботливой наседки, хотя все действия были сухими и лишенными эмоциональности. Мирра умела опекать. Это была ее техника взаимодействия с другим.
– Завтра мы принесем тебе стол, компьютер, и я введу тебя в курс работы. А сейчас проясню первичную информацию.
Винсент даже не паясничал. Любые сведения были важны.
– Как я уже сказала, у нас, в «Прометее», были боги. Были, пока вы их не выпустили как кур. И они даже умудрились убежать из тюрьмы, воспользовавшись незащищенными лазейками, о которых я не знала. Но я их уже перекрыла. Больше никто отсюда не выйдет без моего ведома. Все это тем не менее не так страшно, потому что главный трофей все еще у нас. Завтра ты получишь все материалы о том, кто такие боги. Твоя непосредственная задача – быть тем, кем ты всегда был: гениальным хакером. Я знаю, что ты полиглот с фотографической памятью: в пять лет говорил на семи иностранных языках, в двенадцать – уже на двадцати, включая латынь и древнегреческий. Языки программирования ты рассматривал как очередную знаковую систему со своей логикой. Поэтому тебе не составит труда расшифровать древние письмена богов и передать их смысл мне. Алгоритм расшифровки частично имеется, его разработала я.
– А что я получу взамен? Какие у тебя для меня пряники, Мирра?
– У меня скорее кнуты, чем пряники.
– Это контрпродуктивно. Если ты будешь меня пытать, я предпочту тихо сдохнуть, но и пальцем не шевельну, – пожал плечами Винсент. – Ты вернула меня с того света. Значит, я тебе очень нужен.
Взгляд Мирры подернулся странной пленкой, а губы поджались. Винсент только нагло ухмылялся. Вести переговоры и ставить ультиматумы – две разные вещи, и ей следовало бы поучиться первому.
– Я могу и дальше развивать мысль о пряниках, – сказал Винсент. – Грозить убийством моих детей, жены и членов семьи ты не можешь: у меня никого нет. Отнять имущество тоже не сможешь: у меня и этого нет. А даже если и было бы, я такой… не материалистичный человек, знаешь ли. Это значит, что, предложи ты мне сейчас все деньги мира, я все равно будут ломаться. Деньги – не самый вкусный пряник.
– Чего же ты хочешь, милый? – чуть ли не проворковала Мирра. – Как насчет свободы? Ты же хочешь отсюда выйти, я вижу.
– Свобода – это абстракция, – отмахнулся Винсент. – Тебе нечего мне предложить, Мирра. А раз так, почему я должен на тебя работать?
Мирра смотрела на него с приклеенной улыбкой, и было сложно судить, что у нее на уме. Внутри нее шла какая-то борьба. Винсент охарактеризовал бы ее как сопротивление и восхищение.
– Но ты был бы рад выйти отсюда. Ты своевольный и не любишь цепей.
– Лучше научи меня, как возвращать мертвых. Мне кажется, это неплохое знание.
Это единственное, что Винсент ценил: информацию и навыки. Только таким пряникомего можно было приманить.
– Давай попробуем, а там видно будет. Но у меня тоже есть условия, Войтех, – она туманно улыбнулась. – Я не плачу´ наперед, понимаешь меня? Сделай дело первый – и я верну тебе должок.
– А где гарантия, что ты меня не кинешь? – резонно спросил он.
– Вера – твоя гарантия.
– Вера – удел тех, кто хочет быть обманутым.
– И это говорит крещеный мальчик, который знает наизусть Библию.
– Это первая причина, по которой я никому не верю, Мирра. Мне надо все попробовать на зуб.
Она приблизила к нему свое лицо и прошептала:
– Я дам тебе свободу и даже научу, как воскрешать. Я всегда даю людям то, что они просят. А когда ты отсюда выйдешь, тебя даже никто не тронет. Можешь снова совать нос в чужие компьютеры, я и следить за тобой не буду. Но сейчас тебе придется мне поверить, иначе наши дела не продвинутся. Глупо упрямиться.
Винсент диковато блеснул глазами и ответил ей одними губами:
– Договорились.
Его согласие вытекало из чистого расчета. Если Винсент – единственный, кто может постигнуть божественный язык, то он станет хранителем его тайны. Мирра ни черта от него не узнает, если не будет играть с ним по правилам.
Она кивнула с неоднозначной усмешкой, тоже это понимая. Винсент – даже связанный по рукам и ногам – все равно черт из табакерки.
– Только почему именно мертвых, Войта? – ее веки слегка опустились, а в голосе появилось еле уловимое понимание. – Ее ты не вернешь, знай об этом. Она давно переродилась, так уж устроены человеческие души. В большинстве своем они уходят в новый цикл жизни, в другом обличье и с чистой памятью. Вернуть можно только тех, кто застрял. Как это было с тобой.
Винсент помрачнел. Мирра опять начала грязную игру и запустила свои узловатые пальцы в его жизнь. Женщина-коршун, клюющая его печень в этой тюрьме с символичным названием.
– Ну что ты отводишь глаза? – ласково пропела она. – Смотри на меня, мальчик мой. Твоя мама давно среди людей. Я знаю твои мысли. Часто ты думал только об одном: «Будь я Богом, я дал бы тебе вторую жизнь. Будь я Богом, ты бы прожила ее лучше, чем первую». Но это уже сделали за тебя. Так в чем прок от возвращения мертвых, если смерти нет?
