– Ага.
– Они, должно быть, умерли, – попробовал предположить он. – Старуха скончалась своей смертью, а Мать убила Королева.
– Ты придумал им щадящий конец, – хмыкнула Фидель. – Обе живы. Старуху на самом деле звать Клара Степанчук, она с Украины, там и жила до тех пор, пока не вышла замуж и не стала Клариссой Процманн. По-моему, она обитает где-то неподалеку от вас. Я не в курсе. Не слежу за ней.
– В любом случае я ее не знаю, – пожал плечами Саид. – А кто же Мать?
Тонкие складки в уголках четко очерченных губ Фидель обозначились глубже, и ее лицо приобрело потустороннюю чертовщинку.
– А Мать – это ваша ненавистная Мирра Василакис, урожденная гречанка, но жила она, по-моему, везде, кроме Греции.
Саид вытаращился, переваривая информацию.
– Нико уже в курсе?
– Да, он видел тот же сон.
Они снова замолчали. По идее, Саид должен был сейчас спрашивать дальше (такая ведь новость!), но почему-то он думал о том, что Фидель пугающе красива, хотя не совсем в традиционном смысле. Что-то было в этой углубленной переносице и вздернутом подбородке.
– Что ты смотришь на меня? – нахально спросила она. – Нравлюсь?
– Нет. В смысле, не смотрю.
– Ну, за просмотр денег не берут.
– Значит, ты – последняя из шабаша, – проигнорировал Саид ее ехидную реплику. – И если все персонажи этой истории реальны, то что с Королевой?
Фидель плавно подалась вперед, приближаясь к Саиду с устрашающей бесшумной грацией.
– А Королева там, – почти беззвучно ответила она, – в тюрьме «Прометей». И не только она. Мирра наловчилась собирать богов, как бабочек для коллекции. Она поймала каждого, кто пришел за своей царицей, и заковала в железо. Но Нико и этот ваш вождь краснокожих выпустили всех, кроме главной пленницы.
Он видел вокруг ее глаз мелкую россыпь веснушек. Запах отцветших роз наполнил пространство вокруг и только крепчал от ее присутствия…
– И нам, ребята, надо туда пробраться и освободить ее. Вообще-то, я могла бы сделать это сама. Но мы удачно друг на друга напоролись. Я беру вас в команду. Вам ведь тоже надо в это змеиное гнездо.
– Зачем нам туда? – спросил Саид, болезненно нахмурившись. – Мы собирались накрыть тюрьму дистанционно.
– Да? А я думала, что вы хотите спасти вашего придурочного вожака, – скептически свела она брови и плавно вернулась на свое место.
Теперь настала очередь Саида состроить озадаченное лицо.
– Винсент умер. Его убила ваша Мирра Василакис. Можно сказать, что мы с Нико – жалкая команда отмщения.
Фидель присела, глядя на Саида и одновременно сквозь него.
– Умер? Так вы думаете? – Она обвела комнату отрешенным взглядом и покачала головой. – Тогда вы ошиблись, мстители. Он жил в этом помещении. Здесь все напитано его энергией: безумной, слегка отчаянной и одинокой. Тот, кто умирает, перерождается в новом обличье. Его вещи словно мертвеют… А здесь все живет, дышит… как и он сам. – Взор Фидель сделал круг и вернулся к Саиду. – Винсент жив. Я чувствую его. Но он остался там, в тюрьме богов. И лучше бы вам его забрать.
9
В оковах «Прометея»
Father Father,
Will you forgive me,
If I should leave your garden?
Отец мой, простишь ли ты меня,
Если я покину твой сад?
Susanne Sundfør, «Father Father»
Кто хочет жечь, должен гореть сам.
Богемская пословица
У каждого свой крест.
Даже у неверующих.
Даже у мертвых.
Крест Винсента состоял из двух дорог, и, по какой бы он ни шел, они вели к обелиску из камня с вырезанным на нем странным лицом.
Лицо смотрело ему вслед.
Оно видело его везде и всегда.
Винсент бродил кругами, наматывал их, как стрелка часов. И так должно было быть до скончания веков.
У каждого ведь свой крест.
Эти две дороги пересекли его душу. Они вросли в него, он принадлежал им. Винсент стал узником Перекрестка миров, его постоянным обитателем, единственным, кто не мог его покинуть. Вокруг него шептали тени, выли ветра, а в придорожной пыли появлялись чьи-то следы. Но никого не было.
Никто его не замечал.
Никто его не искал.
Взгляд Винсента был погасшим и пустым. Он и не видел почти. Едва различал обелиск во тьме. Ноги несли его по зацикленному маршруту сами.
Не об этих ли кругах ада писал Данте? Нет, кажется, о других.
Винсент не нес свой крест. Он по нему шел.
Лишь изредка из обелиска доносился женский голос.
Кто-то звал его и напоминал его имя.
«Винсент… Я близко. Я иду за тобой».
«Винсент, ты слышишь меня?»
«Слушай мой голос и помни, что я найду тебя».
Тогда его шаг замедлялся. Он подходил вплотную к обелиску, источавшему морозный холод. Винсент прижимался к нему всем телом, надеясь стать ближе к тому, кто его звал.
Он чувствовал себя слабым, брошенным, незавершенным.
– Найди меня, – беззвучно шевелились его губы. – Ты обещала. Ты обещала… Рут.
Где-то в скрытом от глаз мире его ждали. Значит, есть нечто большее, чем эти дороги, и однажды Винсент выйдет отсюда. Никто не должен тащить свой крест до конца. Потому что конца просто нет.
* * *
Вспышка света. Она резанула глаза так сильно, что в первый момент показалось, как будто их выдрали. Ничего не различить. Только свет. Все напитано невыносимой болью. Откуда она? Что болит?
Винсент кричал и молотил конечностями по металлическому креслу, к которому был прикован. Грудь выгнулась, проступили ребра. Нечленораздельный вопль сменился надсадным стоном, почти плачем. Кресло под ним гремело и лязгало от его ударов, а ремни на запястьях впивались в кожу до крови, но он не мог их разорвать.
Он даже не понимал, что прикован.
Голова пару раз глухо ударилась о жесткую спинку. Хотелось вышибить себе мозги, чтобы… прекратить все это.
В свете стали проступать темные контуры, и он начал слабеть. Или же его глаза привыкали. Он видел стерильный белый потолок, и отовсюду на него смотрели яркие лампы. Пахло больницей. Винсент сделал пару тяжелых вздохов, и его стало рвать на пол. Он кашлял, блевал, задыхался и снова блевал.
– Судно! Живее! – вдали раздался женский голос.
Чьи-то быстрые шаги. Металлический лязг.
Судно запоздало ткнулось в грудь, кто-то придерживал ему голову… Винсент выплюнул туда последнюю струйку непонятной бурой жидкости. Нос был заложен.
