– А ты изменилась. Что-то тебя изменило.
– Может, ты мне скажешь, что? – наконец спросила она. – А дверь твою я с самого начала хотела вышибить.
– Верно, – задумчиво заметила Кларисса. – Рут умерла. Ты здесь вместо нее. Ну ладно. Утро вечера мудренее. Ложись на диване. Можешь взять полотенце в ванной. Завтра поговорим.
Затушив сигарету, Кларисса с не сходящей с лица ухмылкой ушла к себе. Все, как она и ожидала, кроме двери.
4
Самый неудачливый учитель на свете
Und schrei in den Spiegel, Mann, ich brauche nichts außer dich.
Wir beide packen das, ich hab’ dich, du hast mich.
Und hat irgendjemand von uns beiden sich mal verpisst,
War das sicher wegen Geld oder irgendeiner Chick.
Я кричу мужчине в зеркале: мне никого, кроме тебя, не надо.
Мы оба это уяснили: у меня есть ты, у тебя – я.
А если кто-то из нас двоих облажался,
То стопудово из-за денег или какой-нибудь чики.
Cro, «Whatever»
Данила спешил, но сборам это мало способствовало.
«Да, конец всегда один и тот же…» – рассеянно размышлял он, швыряя в чемодан все, что попадалось под руку: рубашки, носки без пары, книги, журналы…
В комнате царил полнейший бедлам. Окно было нараспашку, и шторы колыхались от ветра. По полу перелетали листки с записями, а портрет Кафки укоризненно буравил его со стены тяжелым взглядом.
– Не смотри на меня! – возмутился Данила. – Так вышло, что я сделаю?!
Кафка его возглас никак не прокомментировал.
С улицы слышались веселые девичьи голоса. Мельком кинув туда взор, он издалека увидел их тоненькие фигурки в спортивных шортах и майках с эмблемой интерната.
– Ах, чертовки, – досадливо сказал он. – Все всегда из-за вас.
«Эй, – послышался назойливый внутренний голос. – Вообще-то, это твоя вина. Они на тебя не вешались».
– Да-да, – ответил он сам себе. – То-то она виляла задницей и при виде меня задирала юбку повыше…
«Совсем не обязательно было трахать собственную ученицу», – не оставлял его внутренний голос.
– Но иначе не получалось…
Данила подхватил чемодан и вылетел из комнаты как пробка, оставив гору своих бумаг и портрет Кафки. Кажется, там было что-то еще, но черт с ним. Надо валить, пока не поздно. Он вовремя написал заявление и держал свое увольнение в тайне в течение всех последующих трех недель. Последним препятствием была она.
Но пока она ни о чем не ведает и забивает мячи на волейбольном поле. И уж лучше им не пересекаться.
Живо забравшись в ожидавшее его такси, Данила в последний раз обернулся. Темно-красное здание женской школы грозно нависло над ним, словно укор совести. Но… что за глупости. У него никогда не было совести.
«Ты псих. Просто псих и авантюрист», – сказал он себе снова.
Такси плавно тронулось с места, выезжая из тенистой аллеи. На спортплощадке опять мелькнули крепкие девчачьи попки в обтягивающих шортиках. Данила зажмурился и на всякий случай ущипнул себя. Нет уж, хватит. У него и так бестолковая, неустроенная жизнь, а такие приключения не делают ее стабильней.
Но один раз пережить такое стоило. И от этого он заулыбался как идиот. Данила не мог долго пребывать в самоедстве, хотя и было немного страшно.
Мила бросилась в слезы, когда он сказал, что между ними ничего и быть не может. Ох уж эти девушки. Влюбляются с полпинка, строят иллюзии… Не он ей сердце разбил, а она сама себе. Данила потер бровь, размышляя обо всем, что произошло. Конечно, он был немного грубоват, но она фактически пасла его у каждого поворота… Любой бы сорвался…
Он вспомнил ее голубые глаза и ямочки на щеках. Такая свежесть, господи. И в ее восемнадцать еще девственница, просто удивительно. Но когда она начинала рыдать, ему казалось, что его заливает во всех смыслах. Нет, он поступил правильно. У них все равно не было будущего. Он – молодой преподаватель литературы, она – школьница, у которой в голове одни ромашки. У них разный интеллектуальный уровень и жизненный опыт… Ее совращение было явно идеей не от ума, но… она будет ему благодарна однажды.
Так он думал. Сейчас главное – уйти в подполье, и если эта история не всплывет в ближайший месяц, то он тихонько найдет себе другую работу – и можно считать, что пронесло.
Данила выдохнул и откинулся назад. Все пройдет. Все забудется.
* * *
Данила Хаблов был учителем литературы не по собственному желанию. Да и Данилой Хабловым быть ему не очень нравилось, поэтому он представлялся в Германии как Даниель. Но, несмотря на безупречный немецкий и вылизанные манеры, в нем часто пролезал Хаблов.
Вообще-то, он хотел стать писателем, но высокие помыслы не удавалось выразить в грубом материальном мире должным образом. Данила был весь в высоких помыслах. Он принадлежал к раздражающему типу творческих людей, которые все ищут какое-то таинственное вдохновение, и именно поэтому так и не закончил ни один роман или сборник стихов.
Когда ему было двенадцать, мама нашла в Интернете немца по имени Тобиас Цуммбрегель и удачно выскочила за него замуж. Так они переехали из Уфы-три-шурупа в геттоподобный Пфорцхайм. Тобиас был неплохим человеком, но скучным, добропорядочным и, как и большинство немцев, мог часами разговаривать о сортировке мусора. От его фамилии у Данилы начинали болеть зубы, поэтому он остался в итоге Хабловым. Полный ребрендинг не удался. По-немецки на момент переезда в Германию Данила знал только два слова: Ja и Nein
[4].
Однако благодаря своей натуре губки уже через два года Данила болтал на нем так, будто он был его родной, и даже совладал с картавым немецким R и извращенной грамматикой. Только интонации изредка выдавали в нем очередного переселенца из диких земель.
Оказавшись в новой среде, Данила вывел для себя главное правило: выживает тот, кто адаптируется. Этот мир был чужим, незнакомым и враждебным. Надо было найти свое место среди наглых немецких подростков, быкующих турок, контролирующих каждый сантиметр в его районе, жуликоватых юго
[5], которые могли отделать его как тузик грелку, и одержимых приличиями взрослых немцев без чувства юмора. Если не впишешься, станешь асси
[6]. Поэтому он принялся мимикрировать подо все, что видел, и открыл в этом удивительный талант: быть для всех своим в доску.
С грехом пополам удалось окончить университет, после чего Данила амбициозно решил посвятить себя просвещению школоты, хотя даже не был носителем немецкого. Зато это неплохо вписывалось в его жизненный стиль – с пафосом делать что-то, будучи жонглером, подделкой и классическим вруном.
