– Ладно! Итак, думаю, нам нужно записать дуэт на «Wrecking Ball».
Он смеется, качая головой.
– Всё еще она?
– Только эту песню. Давай. Мы назовем ее кавером. Не станем присваивать. Ну, соглашайся, – неустанно умоляю я.
Он пять секунд улыбается потолку, прежде чем повернуться и снова взглянуть на меня.
– Дай мне полчаса поработать над аккордами.
Я улыбаюсь.
– Увидимся через полчаса.
* * *
Когда наша немного измененная версия «Wrecking Ball» подходит к концу, мы долгое время просто улыбаемся друг другу. Я тихо встаю и останавливаю запись, прежде чем вернуться на свое место рядом с ним. Во время получасового перерыва я немного приоделась, нанесла на губы красную помаду для своего дебюта на YouTube. Теперь я чувствую, что немного перестаралась.
– У тебя приятный голос, – он осторожно кладет гитару возле стола.
– Спасибо тебе, о Музыкальный, – отвечаю я, скрещивая ноги. – Ты доволен снятым?
– Думаю, этот раз будет самым искренним, – мы снимали только один раз.
– Согласна. Это YouTube 2011, сойдет и такое выступление.
Я передаю ему карту памяти. Он вставляет ее в компьютер и переносит файлы на рабочий стол, прежде чем отдать ее мне. Я вставляю ее в фотоаппарат, а он ложится на кровать, подложив руки под голову и глядя на меня. Я все еще сижу на краю, свесив ноги.
– Эта красная помада сводит меня с ума, – говорит он через пару мгновений.
Я смеюсь.
– Ты хотел бы ею воспользоваться?
– Фонарь.
Мое сердце подскакивает.
– Ты только что сам по себе использовал «фонарь» в настоящем разговоре?
– Кажется, да.
Я приближаю свое лицо к нему.
– Ты знаешь, милашка, романтические отсылки к нашей чепухе – мой криптонит.
Он секунду молчит, прежде чем произнести.
– Фонарь.
Я делаю вздох.
– Боже, это секси.
Он смеется и убирает прядь моих волос за ухо.
– Выглядишь потрясающе. Нужно пойти на прогулку.
Я смеюсь.
– Ладно.
* * *
В Париже было холодно, но в Лондоне погода чудесная. Светит солнце, а температура – примерно пятнадцать градусов. Я слышала, британцы говорят, что это мягкая погода. Мы с Пайлотом бродим по городу, держась за руки. Мы катаемся на Лондонском Глазу на закате, Пайлот стоит позади меня, обнимая за талию, а я склонила голову ему на плечо. Мы целуемся на скамейках и на мостах. Мы ужинаем и заходим в паб, чтобы выпить. Гуляем по Гайд-парку. Находим идеальное место, недалеко от Карлостона, лежим в траве и разговариваем.
Я узнаю больше о его младших сестрах. Он рассказывает мне о том дне, когда учил младшую Холли кататься на велосипеде, когда его родители уехали в отпуск. Он действительно готов их защищать.
– Могу я кое-что у тебя спросить? – тихо спрашивает он.
– Ага.
– Что там у тебя с твоей семьей?
Мгновение я молчу. Я не знаю, как говорить с людьми о моей семье. С чего начать? Если поделиться поверхностными подробностями, они не поймут, почему мне нужно было уехать. Если копнешь поглубже, они увидят только плохое.
– Трудно объяснить. Думаю, они все время заставляют меня чувствовать, что не стоит быть самой собой. Звучит драматично, – я вздыхаю. – Но у них эта врожденная идея, какой я должна быть, а если я не соответствую этому, то у меня создается впечатление, что я не на высоте.
Большой палец Пайлота скользит по тыльной стороне моей ладони.
– Я пыталась соответствовать этой идее всю жизнь. Я люблю их. Знаю, что они любят меня. Знаю, они думают, что помогают мне, устанавливая эти невидимые правила. Но я не могу соответствовать этим шаблонам, как бы сильно ни старалась, и из-за это быть рядом с ними… – я смотрю на облачное ночное небо, – утомительно.
Пайлот сжимает мою руку.
– Ты когда-нибудь говорила им об этом?
Я качаю головой в капюшоне куртки и рвано выдыхаю.
– Меняем тему?
Пайлот отпускает мою руку и переворачивается на живот, склоняясь надо мной. Он проводит пальцем по моей щеке. По ключицам.
– Какая твоя любимая песня, Примавери? – его глаза вспыхивают.
– Типа какую я больше всего люблю слушать, или какая меня особенно трогает?
Он устраивается на боку рядом со мной, подперев рукой голову.
– И то и другое.
– Люблю слушать «Богемскую рапсодию». Когда она звучала в машине, папа начинал подпевать, и мы втроем пели разные части, словно обсудили это заранее, – я широко улыбаюсь, вспоминая, как мама кивала в такт гитаре на пассажирском сиденье.
Он кивает.
– Здорово.
– Мне кажется, что меня осудят за другую любимую песню.
– Это песня твоей лучшей подруги Т-свиззл
[11]?
Я широко улыбаюсь.
– Да, – я гляжу в темноту. – Она называется «All too well» – «Все слишком хорошо». И она красивая. Мне нравятся слова и образы, которые они создают и как она рвет мое сердце. Знаешь ее?
– Да.
Я резко поворачиваюсь.
– Правда?
– Правда. У меня есть «Red» в библиотеке iTunes.
– С каких пор? – спрашиваю я.
– С тех пор как он вышел в 2012-м, – отвечает он.
– Ты знаешь год? Что, теперь и тебе нравится Тейлор? – изумленно спрашиваю я. – Но ты типа парень, который считает, что его инди-рок настолько лучше ее!
Он прямо смеется над этим.
– Нет, – снова ложится на землю.
Я с подозрением наблюдаю за ним.
– Спой что-нибудь из «Все слишком хорошо».
Он вскидывает бровь, и пропевает:
– Время не летит, я словно парализована им.
– Не могу поверить.
– Я бы снова хотела быть тем, кем была.
Я ложусь на спину рядом с ним.
– Не могу поверить, что ты почти две недели скрывал от меня фаната Тейлор Свифт!
Он смеется.
– Какая твоя любимая песня?
– Одна из песен моих малоизвестных исполнителей.
– Как и следовало ожидать, – говорю я, подперев рукой голову, чтобы посмотреть на него. – Как называется?
– «Holy Branches».
