Он снова становится задумчивым.
– Потому что оно освежает. Как когда выходишь на улицу осенью, и вокруг кружатся листья, и по тебе бьет идеальное количество холодного ветра, – я киваю, соглашаясь.
– Музыка, гитара, пластинки. Трубадуры на природе. Идея проживать день за днем, сочиняя музыку, делая ярче чью-то жизнь тем, что создаешь. Храбрость, которая требуется для этого, просто достойна восхищения. От этого хочется творить.
Изучение разных мест с настоящей картой, не GPS, – он делает паузу. – Моя семья. Я, правда, могу забыться за хорошей игрой в карты.
– Так ничего слишком ботанского? – спрашиваю я.
– Ты мне нравишься, – он улыбается.
Я улыбаюсь, глядя на кровать, на секунду закрываю глаза. – Какая фраза. Думаю, я тебя на неё настроила.
Он продолжает:
– Знаю, что ты ненавидишь эти стулья на кухне, но я не могу не оставить для них особенное место в моем сердце. Наблюдение за этой продолжающейся борьбой Шейн против стульев принесло мне столько радости.
Я протягиваю свободную руку и пихаю его в плечо. Он хватает меня за локоть, медленно поднимая руку к моей, сплетая наши пальцы. Я чувствую его тепло.
Все зашло настолько далеко, насколько я бы хотела в комнате с двумя спящими незнакомцами. Я сажусь, отворачиваясь, чтобы спустить ноги на пол между нашими кроватями. Я излучаю опасный уровень радости. Матрас двигается, когда Пайлот садится и пододвигается ко мне.
– Все нормально? – тихо спрашивает он. Его обеспокоенность исчезает, когда он видит, что я пытаюсь побороть улыбку размером с банан, расползающуюся на моем лице. Я снова наклоняюсь ближе к нему, наслаждаясь этим электрическим ощущением на моей коже.
– Ты мне тоже нравишься, – шепчу я. – Я поменяла свой ответ: пять звезд на Yelp за свидание номер два.
Он наклоняется ближе для поцелуя, но я отодвигаюсь.
– Спокойной ночи, – я смеюсь, вставая с кровати.
– Эй, – он хватает меня за руку. Я падаю обратно, широко улыбаясь.
– Ты официально поддаешься моему шагу с шепотом?
Он фыркает.
– Рейтинг пять звезд на Yelp и никаких поцелуев в конце вечера? Это просто не сочетается.
– Признай свое поражение.
Он удерживает мой взгляд. Я пожимаю плечами и отталкиваюсь от пола, чтобы встать. Он тянет меня обратно, и я разворачиваюсь и счастливо падаю на кровать на спину.
– Ты победила, – сдается он. Его губы находят мои, и они полны огня. Отстраняясь от него, я парю в воздухе.
43. Не знаю, не знаю, что это
Утром мы с Пайлотом встречаем Бейб и Чэда в лобби перед тем, как отправиться в Лувр. Вчетвером бродим по музею. Чэд использует слово «бро» в пятьдесят раз чаще, чем нужно.
Мы все забираемся на первый уровень Эйфелевой башни. Я переполнена радостной энергией и потому, танцуя, преодолеваю площадки и перепрыгиваю через ступеньки. Когда приходит время второго уровня, Бейб и Чэд идут к лифту.
Пайлот встречается со мной взглядом, на его лице играет детская улыбка.
– Так предсказуемо.
Я пьяна от возбуждения. Счастья. Я действительно счастлива. И это опьяняет. Я улыбаюсь, снова обращая внимание на первый уровень с видом на Париж.
Пайлот нежно толкает меня.
– Готова попробовать забраться на верхушку и услышать, как тебе отказывают из-за сильных ветров?
Я фыркаю.
– Всегда, – мы поворачиваем за угол и забираемся по второй ноге башни, проходя плечом к плечу еще несколько пролетов металлических ступеней.
Я правда только что сказала «всегда»?
– Пайз, ты согласен, что прямо сейчас у нас свидание, словно в романтическом фильме? – спрашиваю я.
Пайлот улыбается, глядя на ступени и держа руки в карманах.
– Ага.
– Ну, я только что, секунду назад, сказала «всегда», когда ты задал мне вопрос, и мне это не понравилось, – нагло говорю я.
Он фыркает.
– Не понравилось? Типа, не понравился вопрос?
– Не понравилось слово «всегда».
– Потому что? – спрашивает он, потакая мне.
Моя улыбка становится шире.
– Ну, я рада, что ты спросил. Видишь ли, у всех пар книг/фильмов есть эти типа глубокие значимые моменты, когда они говорят «всегда» в ответ на какой-то глубокий, значимый, милый, замечательный вопрос. И затем все фанаты тех книг/фильмов делают татуировку «всегда», словно в честь той пары или того момента, а слово «всегда» настолько избито, что типа как мне знать, к какой паре или моменту относится эта многозначительная татуировка, понимаешь? – Я перестаю махать руками.
Пайз нацепляет дурацкое выражение лица, словно недопонял меня:
– Наверное, – соглашается он.
– А потом был «Окей, окей» в «ВВВЗ
[9]», когда они наконец сломали шаблоны и это было красиво, – я продолжаю свою лекцию, пока мы проходим еще один лестничный пролет и снова идем по ступеням.
– Что такое ВВВЗ?
– Отличная книга.
– Ладно, – машинально соглашается он.
– Ладно, смысл вот в чем: раз мы в своей собственной романтической комедии прямо сейчас, то нам нужно свое собственное «всегда», чтобы люди могли делать татуировки о нас!
Он смеется.
– И что ты придумала?
– Не знаю. Нельзя это испортить. Нужно хорошо все продумать, чтобы правильно войти в историю.
Пайлот фыркает.
– Что это за смешок? – обвиняю его я, пытаясь не рассмеяться.
– Ты ведешь себя нелепо.
– Это очень глубокие, значимые вещи, Пайз.
Он улыбается, засунув руки в карманы. Мы молча поднимаемся пару мгновений, а металл вибрирует под нашими ногами.
– Есть идеи? – с любопытством спрашиваю я.
Он выпячивает нижнюю губу.
– Кожа?
– Кожа? Звучит немного грязновато.
Снова фырканье.
– Как насчет фонаря? – предлагаю я. – Невинно и запоминается.
– Фонаря?
– Ага, то есть «фонарь» будет нашим «всегда».
Пайлот одаривает меня серьезным взглядом.
– Будет круто. Вот, давай проверим. Задай мне вопрос.
Пайлот улыбается, глядя перед собой.
– Какой вопрос?
– Любой! Просто проверочный вопрос.
Он на мгновение останавливается на площадке, так что я замираю перед ним.
