Я смотрю на Пайлота и вскидываю брови.
– И тут нас осталось двое, – он снова мне улыбается.
– Готов отправиться на вершину? – пищу я.
– Готов ли я? Да ладно тебе, Шейн, – он ухмыляется, направляясь к следующей лестнице.
Знак сообщает нам, что до следующего уровня 341 ступенька. Мы несколько минут молча поднимаемся, стук наших ног о металл – саундтрек к нашему подъему.
– В общем, я раздумывал над вопросом про возвращение назад во времени, – вдруг говорит Пай-лот.
Я удивленно улыбаюсь.
– О да? И?
– И мне нравится твоя идея с Конституцией. Думаю, я отправлюсь туда с тобой и посижу на встрече.
– О, круто, у меня будет друг, который поддержит мою шараду «я мужчина». Ты можешь вскочить и воскликнуть: «Нет, я вырос в его городе, он имеет право. Послушайте его гениальные, продвинутые идеи», когда меня обвинят в женственности!
Пайлот улыбается полу и продолжает подниматься.
– Ты определилась со вторым вариантом? – спрашивает он.
– А? – я смотрю куда угодно, кроме его лица, потому что краснею. – Ага, но я думаю, что отправлюсь с тобой на концерт «Beatles».
Он выдыхает, улыбаясь.
– Черт, когда мы найдем машину времени, я в деле.
Я тоже смеюсь, выпуская накопившийся восторг.
Ветер бьет меня по щекам, взъерошивая волосы, когда мы выходим на второй этаж. Мы с Пайлотом находим одно место и облокачиваемся о защитную решетку, окружающую площадку. В Нью-Йорке я выглядывала из окон высотных зданий на бесконечное море серых небоскребов. Рим был хаотичными вспышками красного и винного. Париж… Париж похож на картину. Произведение искусства, аккуратно расположенное и организованное, чтобы выглядеть красиво со всех углов.
– Это… так круто, – эти тихие слова срываются с губ Пайлота. Ветер громкий, я слышу его только потому, что мы стоим плечом к плечу. По рукам пробегает холодок. Пайлот разворачивается, и я нервно подпрыгиваю на пятках, когда он останавливает первого проходящего мимо человека.
– Эй, вы могли бы сфотографировать нас?
Он хочет общую фотографию? Беловолосая женщина берет фотоаппарат из моей протянутой руки, и мы позируем, улыбаясь друг другу, его рука лежит на моей спине, и мы стоим на Эйфелевой башне.
Когда женщина возвращает фотоаппарат, Пайлот поворачивается ко мне, снова восторженный.
– На вершину?
– На вершину! – восклицаю я, чувствуя, как через меня проносится поток новой энергии. Кто знает, что может случиться, когда мы доберемся до вершины – нас только двое, и я не знаю… Мне понравилась идея взобраться на вершину вдвоем. Кажется… что все возможно.
Мы обходим этаж в поисках новой лестницы, но оказываемся там, где начинали.
Моя улыбка тускнеет.
– Лестницы нет?
– Что за черт? – Пайлот мрачнеет. – Я думал, мы можем забраться на вершину.
Мы заходим внутрь, чтобы кого-нибудь спросить. Оказывается, на вершину можно подняться лишь на лифте, а сегодня подъем закрыт из-за сильного ветра. Словно чтобы подчеркнуть это, на выходе из дверей по нам бьет агрессивный поток холодного воздуха. Мой мысленный список романтических фантазий, связанных с подъемом на вершину Эйфелевой башни вместе, разлетается на ветру.
Над нами нависает разочарование, пока мы спускаемся по лестнице вниз на землю. Чувствовал ли он то, что чувствовала я? Или это просто нормальный уровень разочарования – «я не поднялся на Эйфелеву башню»?
Когда наши ноги ступают на твердую землю, Бейб и Чэд уже ждут внизу. Мы вчетвером пересекаем мост и идем вдоль берега Сены, направляясь в зону с многочисленными ресторанами и магазинами. Мы прогуливаемся вдоль реки, когда Бейб внезапно останавливается, разворачивается и смотрит на Башню вдалеке. Солнце садится, и включается золотистое освещение Эйфелевой башни.
– Стойте! – кричит она. Мы останавливаемся и смотрим на нее. – Который час? – спрашивает она, ее карие глаза светятся.
Чэд смотрит на свои часы:
– 17:45.
– Отсюда отличный вид! – говорит она.
– Вид на что? – спрашиваю я и смотрю на Эйфелеву башню. Мой желудок беспокойно урчит. Теперь, когда мы остановились, холодный воздух пронзает меня прямо через ботинки. Я поджимаю пальцы.
– В шесть часов с Эйфелевой башней произойдет что-то классное, – отвечает Бейб, облокачиваясь на перила вдоль берега. – Вы точно захотите это увидеть, – уверенно говорит она.
– Что произойдет с Эйфелевой башней? – спрашиваю я, растирая руки, чтобы согреться. Я натягиваю свой капюшон от зимнего пуховика на голову, чтобы спастись от ветра.
– Насколько классное? – скептически спрашивает Пайлот, сужая глаза. Он уже натянул капюшон от толстовки и от куртки на голову.
– Достаточно классное. Думаю, стоит подождать, если вы не против, – отвечает Бейб.
– Здесь чертовски холодно, – говорит Чэд, облокачиваясь о стену и обхватив себя руками. Его темная куртка-бушлат застегнута на все пуговицы. – Надеюсь, это того стоит, Бейб.
– Ладно, думаю, мы можем подождать пятнадцать минут, – устало говорю я.
Проходит пять минут. Мы как на иголках, но, насупившись, стоим на месте.
Бейб ходит вперед-назад.
– Надеюсь, это сработает, а то я заставила всех ждать. – Она нервно смеется.
– Я не чувствую рук, – объявляет Чэд.
– Эйфелева башня готовится ко взлету, – объявляет Пайлот.
– Если Эйфелева башня не взлетит, то это настоящее расстройство, – смеюсь я.
Проходит шесть минут. Я не чувствую пальцев, хотя на мне перчатки.
Мы все выбрали себе места у перил и выжидающе смотрим. Солнце только что исчезло за горизонтом. Эйфелева башня светится в последних оранжево-золотых лучах.
– Уверена, что она просто вот так не подсвечивается? – спрашивает Пайлот. Я фыркаю.
– Нет, это не то, – смеется Бейб.
– Давай, Эйфелева башня. Пойдем, – требует Пайлот. Мы все смеемся. Он поворачивается, чтобы улыбнуться мне, и я чувствую себя чуть менее замерзшей. – Черт, Эйфелева башня нас подводит, – продолжает он.
– Две минуты! – объявляю я. – Я не чувствую своих ног, Эйфелева башня. Надеюсь, ты счастлива.
– Давай, Эйфелева башня, – повторяет Пай-лот.
– Одна минута! Запуск через одну минуту, – добавляет Чэд.
– Ты в этом уверена? – снова спрашивает Пайлот Бейб. Она улыбается и качает головой.
– Бейб точно не права и мы точно сбросим ее в реку, – в шутку отвечает Чэд.
А потом это происходит. По всему знаменитому строению пробегает блеск. Свет вспыхивает на ее железных лапах. Такое впечатление, что Динь-Динь посыпала ее пыльцой и у нее судороги в блестках. Мы разражаемся криками и улюлюканьем.
