Хару тацу я синнэн фуруки комэ госё:
«Госё:» – около 8 килограммов риса – довольно солидный запас, но если раньше его грушевидная огромная тыква-горлянка «хисаго» была чаще пустой, чем наполненной, то в этот раз риса было так много, что мешочки даже не вмещались в «рисохранилище» поэта:
Новый год позади,
И уж скоро весна,
Но мешочками риса
Моя келья полна!
Тыква эта стала своего рода знаковым символом дома Басё и встречается в его хайку довольно часто. Однажды в трудные времена он даже посетовал на бедность и сослался на ставшую совсем лёгкой без запасов риса хранилище-тыкву:
Моно хитоцу хисаго ва кароки вага ё кана.
Такие времена,
Что жизнь стала трудна —
Нет риса в моей тыкве,
А ведь была полна!
Тыква поэта совсем опустела, когда в стране случился голод. А в декабре 1682-го в Эдо произошёл сильнейший пожар, уничтоживший и дом Басё, и его знаменитую тыкву. Но после восстановления сгоревшего жилья один из учеников – Ямамисэ, подарил учителю новую тыкву, которую Басё назвал «четыре горы» – «ёцуяма», в честь четырех гор, видневшихся во все стороны из окон дома поэта.
Постепенно жизнь в новом доме приходила в норму, и поэт снова радовал учеников и соратников своими стихами. Друзья издавали сборники, а Басё размещал в них свежие хайку.
В тот период очень сильное влияние на Басё оказали проповеди буддийского священника Буттё, служившего в соседнем с домом Басё храме Ринсэндзи. В честь этого храма Басё даже назвал свою «хижину из травы» – «Ринсэнан».
Исповедавший дзен-буддизм Буттё был немного старше поэта и тоже увлекался сочинением стихов. Общаясь с ним, Басё стал по-новому смотреть на мир, природу и человека. Теперь «духовность» стала выше обыденного созерцания и привнесла в поэзию Басё совершенно другое – глубоко философское осмысление событий и явлений – всего того, что окружало поэта. Басё даже изменил своё отношение к бродячим нищенствующим монахам, собиравшимся рядом с храмами и просящим милостыню и еду. Было даже распространено мнение, что именно благодаря молитвам голодных монахов, одариваемых продуктами местными жителями, период засухи оказался недолгим и вновь пошли обильные дожди.
Под влиянием бесед с Буттё, бывшим настоятелем храма Касима, Басё стал серьёзно задумываться над тем, как на себе ощутить образ жизни отшельника, и решил посетить места и храмы, о которых ему говорил Буттё, а заодно и поклониться святым и их реликвиям. Впоследствии он так и сделал, через 4 года отправившись в путь со своим помощником Сора по тропам, исхоженным монахом, рассказав о том путешествии в дневнике «Касима кико».
Но до этого, летом 1683-го года, ему пришло известие о смерти матери, и он решил вновь посетить родину, чтобы навестить её могилу. В августе 1684-го года он вместе с помощником Тири отправляется в путь, а точнее, в путешествие, описанное в цикле хайку «Нодзараси кико», обычно переводимое как «По выжженным полям». На мой взгляд, точнее был бы перевод названия цикла «По заброшенным полям» хотя бы потому, что «нодзараси» называли неубранных с полей брани погибших бойцов – оставленных и «заброшенных»…
Цикл хайку «Нодзараси кико» – это уже совершенно другой этап творчества поэта. Хайку не просто для созерцания, а для полного ощущения момента, его всестороннего охвата, позволяющего читателю задумываться даже над образом, не выраженным словами. Звуки хайку и атмосфера восприятия – хочется произносить слова ещё и ещё и пытаться услышать в них то, что не ощутил с первого момента. Это глубина мысли поэта, выстраивающего по словам-кусочкам полную картину прочувствованного им самим момента и образа увиденного. Это как запечатлённый мастером сосновый лес, дающий зрителю ощущение запаха хвои и дуновений лёгкого ветерка.
Итак, 41-летний Басё и его сподвижник Тири в августе 1684-го года отправились из столицы Эдо на родину поэта в уезд Ига, чтобы навестить могилы его родственников и на какое-то время отдалиться от проблем личной жизни и переживаний, связанных с возникшими разладами в творческих кругах столицы. В начале путешествия Басё был настроен очень мрачно – даже задумывался над тем, что эта дорога, возможно, станет последней в его жизни. По крайней мере так он сам писал в дневнике, комментируя сочинённые в пути стихи. Это настроение звучит уже в самом первом хайку, давшем начальным словом название всему циклу – «нодзараси». Именно неприятное ощущение промозглого холода после выхода из уютного дома в столице на просторы продуваемых ветрами заброшенных полей и троп дают самые первые строки путешествия:
Нодзараси-о кокоро-ни симу ми кана.
Когда я шёл открытым полем,
Мне ветер кости застудил,
Пронзил всё тело, даже душу,
Чуть в мертвеца не превратил.
Примерно в таком же духе хайку переведён и в прозе, правда, в одном из вариантов я встретил даже «душу мою студит кладом мёртвых тел». Сильно, но трупы вряд ли кто-то оставил бы на ветру в поле рядом со столицей. Одно можно сказать точно – конец августа и начало осени выдались в тот год очень холодными.
И уже следующий стих в дневнике – мысли о столице, ставшей поэту даже ближе, чем далёкий родной край:
Аки то тосэ каэттэ Эдо-о сасу кокё:.
Я в Эдо десять лет подряд
С приходом осени встречаюсь,
Но, возвращаясь в отчий дом,
С тобой как с родиной прощаюсь!
Басё и его спутник вышли из Фукагава в Эдо на дорогу Токайдо – известный по знаменитым гравюрам Андо Хиросигэ тракт «53 станции Токайдо». Первым делом Басё, конечно же, хотел полюбоваться священной горой Фудзи, но непрерывный холодный дождь в тот день заставил путников пройти мимо любимой достопримечательности всех японцев, поэтому Басё в своих нескольких строчках комментария к хайку только посетовал на погоду и выразил надежду поклониться горе в другой раз:
Кири сигурэ Фудзи-о мину хи дзо омосироки.
Туман и дождь мне скрыли Фудзи,
Но даром день тот не пропал,
Ведь я, шагая совсем рядом,
Её величье ощущал!
С этими строками согласился бы любой, оказавшись даже в хмурый день у подножья божественной горы.
После Фудзи маршрут путников пролегал через такие города, как Огаки, Куванаси, Ацута, Нагоя, затем после родного Ига и Уэно они вдвоём посетили Нара и храм Тодайдзи. Далее остановки в Киото, Оцу, Мидзугути, ещё раз зашли в Ацута, вернулись на тракт Токайдо, затем на Косюкайдо, прошли Танимура и через Итиро направились в Эдо. Многим покажется странным, что в списке нет второго по величине города Японии Осака, но дело в том, что сегодняшнее написание «большой склон» утвердилось только в конце 19 века, а во времена Басё город хотя и существовал, но ещё только застраивался после боёв в конце 15-го века буддийских сектантов с Ода Нобунага и записывался сначала другими иероглифами – «малый (ко – тиисай) спуск», а уже после восстановления города и замка (всё же уничтоженного пожаром) стал «большим (оокий) спуском», второй иероглиф в названии которого «сака» – с левой частью «земля» в дальнейшем заменили на «сака» с ключом «кодзато» в левой части, не меняя смысл и звучание.
