Впервые Сисси поблагодарила родителей за строгое воспитание. Она хорошо понимала Реджи. Ей с детства внушали, что правильный выбор не всегда приносит радость. Маргарет так этого и не уяснила.
Сисси крепко обняла подруг.
– Что ж, хорошо. Прямо сейчас мы ничего не можем изменить, поэтому давайте одеваться. Приберем за собой и поедем домой.
– А потом? – спросила Маргарет.
– Будем ждать.
– Конечно, ты права. Спасибо тебе. Спасибо вам обеим, что выслушали и не осудили. Это очень много для меня значит.
Сисси уже собралась уходить, но Маргарет удержала ее за руку.
– Помнишь, как мы положили ленты в Древо Желаний?
– Еще бы.
– Битти хочет стать выдающейся художницей, а мы с тобой загадали найти мужчину, которого будем любить вечно. Наше желание сбылось. Когда приедем домой, нужно положить в дупло новые ленты.
– И что мы напишем?
– Что останемся подругами навсегда и будем поддерживать друг друга, что бы ни случилось.
– Зачем писать? – усомнилась Битти. – Это и без слов ясно.
Маргарет взяла их обеих за руки.
– Просто увековечим нашу дружбу официально, вот и всё. Что бы ни ожидало нас впереди, вы обе очень много значите для меня. Я всецело полагаюсь на вас и хочу, чтобы вы полагались на меня. Договорились?
– Договорились, – хором ответили Сисси и Битти.
Четыре часа спустя, глядя, как Маргарет поворачивает ключ в замке, Сисси поняла: теперь они совсем не те, что прежде. Они приехали сюда юными девушками, а уезжают молодыми женщинами, вступившими на порог новой, восхитительной взрослой жизни. Однако, как она ни старалась, ей не удалось избавиться от беспокойной мысли о непредсказуемости судьбы. Сисси помнила недовольство матери из-за ее дружбы с Маргарет и предостережение, что зависть часто легко принять за восхищение.
Усевшись на переднее сиденье кабриолета, она подставила лицо солнцу, не беспокоясь о веснушках и почти забыв о дурном предчувствии, поселившемся в ее сердце после расставания с Бойдом.
Семнадцать
Ларкин
2010
Я вышла на Фронт-стрит и залюбовалась старинными зданиями, полосатыми навесами над витринами магазинов и гостеприимно расставленными столиками на террасах ресторанов. Вон старая добрая башня с часами на вершине Старого рынка, в котором располагается Музей риса, а вон до боли знакомые парковочные места «елочкой», тянущиеся по обеим сторонам дороги.
За время моего отсутствия в городе появилось множество симпатичных магазинчиков и кафешек. Может, они всегда там были, просто я не замечала. Я редко питалась вне дома – для меня готовила Сисси. Отчасти поэтому я терпеть не могла ходить по магазинам: стильные и модные вещи были мне безнадежно малы. Как-то раз мы с Сисси пошли за покупками, и я расплакалась прямо в примерочной. С тех пор Сисси сама покупала мне одежду, а я примеряла ее дома.
Во время увлечения шитьем мама сшила для меня необычные и элегантные наряды, но ни разу не угадала с размером. Если я хотя бы на месяц воздержусь от брауни, убеждала она меня, то смогу надеть новую желтую юбку или чудесную темно-голубую блузку и бело-синие капри. Они так и висели в шкафу безмолвным напоминанием об очередном провале. Впрочем, тогда я не осознавала это как провал: мне потребовалось несколько сеансов у психотерапевта, чтобы понять – на самом деле я не хотела меняться, ибо не сомневалась в собственной безупречности.
Посчитав про себя: «эни-бэни-раба, квинтер-финтер-жаба», я выбрала магазинчик под названием «Мисс Лиззи». В витрине висели наряды как раз на мой возраст. Теперь мне гораздо труднее найти подходящую одежду, чем влезть в нее, но я до сих пор стесняюсь ходить по магазинам. В Нью-Йорке я всегда одевалась в черное: просторные и удобные блузы, свободные брюки, иногда – трикотажное платье, непременно с мешковатым свитером, даже черные капри на случай жары. Просто и практично.
Прежде чем отправиться к маме в больницу, я неосмотрительно поинтересовалась у Сисси, какой из моих нарядов подойдет для свидания с Джексоном, и мгновенно получила безапелляционный ответ: никакой. Я заверила ее, что ей лучше провести время с мамой, чем ходить со мной по магазинам. Сисси ушла, а я еще час пыталась сообразить себе подходящий прикид. Надо же, столько мучений ради мужчины, к которому я испытываю двойственные чувства. С одной стороны, меня терзает юношеская гормональная влюбленность, а с другой – хочется думать, что я слишком умна, чтобы до сих пор страдать по нему. В нынешнем Джексоне все еще живет прежний мальчишка, помнит он его или нет. И это не лучший знак.
Я уже собралась перейти через дорогу, как кто-то позвал меня по имени. По улице шла Мейбри, держа за руку Эллиса, с ног до головы перепачканного мороженым. Видимо, с работы, потому что на ней была медицинская форма.
– Привет, – сказал малыш, радостно улыбаясь.
Как же он все-таки похож на Беннетта! У меня на душе потеплело.
– Привет, Эллис. Рада встрече.
– А мы ждали тебя в гости, – с упреком произнесла Мейбри. – Наверное, ты была занята.
Она с невинным видом смотрела на меня, но я догадалась – скорее всего, ей известно о моей утренней прогулке с Беннеттом.
– Да, весьма. – Я не стала объяснять, что начальник разрешил поработать удаленно пару недель. Если выяснится, что мне не нужно срочно возвращаться в Нью-Йорк, меня заставят пробыть здесь еще дольше. Мысль о том, чтобы задержаться в Джорджтауне, внушала ужас: а вдруг с меня сползет новая блестящая кожа, доставшаяся с таким трудом, и под ней окажется жалкая, бесцветная личность?
– Собралась по магазинам? – оживленно спросила Мейбри.
– Да вроде того.
– Отличная идея! – Она хлопнула меня по плечу, будто нам по-прежнему двенадцать лет. – Говорят, Нью-Йорк – настоящая мекка для шопоголиков. Вряд ли здесь найдется что-то, чего там нет.
Я вздохнула. Рано или поздно она вытянет из меня правду.
– Ищу выходное платье. У меня сегодня свидание с Джексоном, а надеть нечего.
– Бери с кучей пуговиц и застежек. А лучше – пояс верности. – Я застыла, не в силах вымолвить ни слова. – О, черт… – Мейбри покраснела. – Ларкин, я совсем не это имела в виду. Извини, пожалуйста.
– Ларкин! – Из-за спины у Мейбри появилась ее мать, Кэрол-Энн, шурша многочисленными пакетами с покупками. – Дорогая, ты просто услада для глаз!
Не успела я открыть рот, как меня окутало облако парфюма «Трезор». Сколько себя помню, Кэрол-Энн всегда пользовалась этим ароматом. Ее стрижка – каштановое каре до плеч и косая челка – не менялась аж с восемьдесят восьмого года. Да, все лучшее, что было в моей жизни, к счастью, осталось неизменным.
Кэрол-Энн звонко чмокнула меня в щеку, а потом, отстранившись, придирчиво оглядела с головы до ног. Пора уже привыкнуть.
