Ужасные картины снова возникают перед ней, вытеснив из сознания все остальное. После взрыва — машина «Скорой помощи». Потом — самолет. Во Франции — сотрудницы социальной помощи, которые пытались заставить ее говорить. Они задавали ей вопросы, которых Кассандра не понимала, и поэтому ответить не могла. Потом появился человек, утверждавший, что способен ей помочь. Филипп Пападакис, директор школы «Ласточки». Его слова вселяли надежду.
— Я старый друг ваших родителей. Я долго работал с вашей матерью. Считайте меня своим дядей. Мы вместе попытаемся все уладить.
Спустя несколько месяцев ей стало казаться, что ее иссушенная душа медленно оживает. Филипп Пападакис доверительно говорил ей:
— Вы словно заново родились. Обычно сознание просыпается в тот момент, когда младенец рождается. А вы родились в тринадцать лет. Лучше поздно, чем никогда.
Кассандра ясно представляет себе похожего на Дональда Сазерленда Филиппа Пападакиса, а вместо родителей видит лишь кровавую кашу, оставшуюся после взрыва.
Входная дверь заперта, но, обогнув дом, она находит в конце концов подходящее окно. Кассандра подбирает большой камень и разбивает стекло. Потом просовывает руку в отверстие и поворачивает шпингалет.
Она подтягивается, залезает в дом и спрыгивает на пол в туалете, пропахшем застоялой водой. За его дверями перед ней открывается большая, погруженная в темноту комната. Кассандра тщетно пытается включить свет. Пошарив немного в потемках, она обнаруживает канделябр с тремя свечами и лежащие на низком столике спички. Она может наконец осветить комнату и видит выключатель рядом с входной дверью. Она снова пытается включить свет, и из подвала дома доносится приглушенное бурчание.
Что-то еще все-таки работает.
Роскошная мебель в доме покрыта толстым слоем пыли и затянута паутиной.
Мои родители были богаты.
Кассандра смотрит на часы: «Вероятность умереть в ближайшие пять секунд: 23 %».
Видеокамер здесь нет, а если и есть, то они точно отключены. Значит, Пробабилис знает только мое местонахождение, о котором ему сообщает навигатор, и частоту пульса. Показатель на десять процентов выше нормы — это либо волнение от встречи с родительским домом, где прошло мое детство, либо риск обрушения кровли.
Она ласково гладит кожаный диван, стоящий перед покрытым пылью телевизором, затем опускается в кресло в форме яйца, и ей кажется, что мир окутала глубокая тишина.
Обожаю это ощущение отрыва от реальности.
Она вылезает из кресла и снова осматривает комнату, словно в первый раз.
На центральной стене гостиной, стиль которой явно продуман дизайнером, висит одна-единственная старинная картина. Табличка с позолоченной гравировкой: «„Притча о слепых", Питер Брейгель, 1568 год».
Сюжет у картины трагический. На ней изображены шестеро слепых, которые, держась друг за дружку, бредут по дороге. Первый валится в яму; второй теряет равновесие и тоже вот-вот упадет; третий понимает: что-то случилось, — но не знает, что именно; четвертый чувствует тревогу идущего впереди друга; а двое последних шагают спокойно и беспечно, не подозревая о том, что их ждет.
Как зачарованная, стоит Кассандра перед картиной, вдруг осознав ее глубокий смысл.
Потом бежит по лестнице из дымчатого стекла на второй этаж.
На лестничную площадку выходят три двери. Первая, видимо, ведет в спальню ее родителей. На стене фотография в рамке. Кассандра вытирает рукавом пыль и видит наконец лица своих родителей.
Так вот они какие, мои родители до взрыва.
Тела, которые она собирала по кускам, словно вновь становятся целыми и невредимыми людьми. Просто забытыми ею.
Значит, этот странный господин — мой папа.
Довольно пожилой человек в очках, с аккуратно постриженными тонкими усиками.
Похож на Чарлтона Хестона в «Планете обезьян», только с усами и в очках.
Мать Кассандры довольно миниатюрна. Она тоже носит очки и кажется очень серьезной из-за своей чуть напряженной улыбки.
А это маленькая женщина — моя мама? Похожа на Одри Хепберн.
Родители не кажутся Кассандре ни особенно красивыми, ни слишком приятными.
Может быть, если знаешь родителей с раннего детства, они представляются тебе образцом красоты и доброты, но если ты все забыл, они для тебя — просто люди, как все.
Другие фотографии в рамках стоят на комоде и на прикроватных столиках. На одной из них рядом с супружеской парой виден маленький мальчик.
А этот рохля, наверное, мой брат Даниэль?
Кассандра внимательно рассматривает его. Длинные волосы уже здесь закрывают ему лицо, на подбородке россыпь прыщей, а одежда выдержана в типичном для подростков стиле грандж.
Сколько бы она отдала за то, чтобы поменять свой дар предвидения на простую, доступную всем или почти всем способность помнить свое детство.
Она изучает развешанные по стенам американские, французские, английские дипломы, выданные супругам Катценберг.
Мои родители читали лекции в самых престижных университетах планеты. Они были всемирно признанными научными светилами. Если они украшали дипломами стены в доме, значит, они ими очень гордились.
Это ее успокаивает. И объясняет роскошь и размеры виллы. На полуоткрытой двери в соседнюю комнату Кассандра читает надпись: «Эксперимент 23». Внутри она обнаруживает такой же беспорядок, что и в кабинете своего брата в «Страховании Будущего». Пол усеян книгами по научной фантастике. Стены обклеены афишами фильмов о будущем и черными досками, покрытыми полустертыми математическими формулами.
Между двумя формулами Кассандра видит фразу: «Все дело в степени вероятности». Она заканчивается перечеркнутым восклицательным знаком, за которым следует знак вопроса.
На письменном столе разложена газета с заголовком: «Заступник вероятности штурмует Лото». Статья подписана Даниэлем Катценбергом, во всю страницу напечатана его фотография. Это все тот же неуклюжий подросток с длинными волосами, в мешковатой одежде, но он стал выше ростом, а подбородок его покрыт густой щетиной. Глаз по-прежнему не видно.
В статье юноша утверждает, что серьезные шансы выиграть в Лото появляются при покупке билетов на девять тысяч евро. После этой пороговой цифры появляется семьдесят пять процентов вероятности выиграть сумму большую, чем та, что ты истратил.
«Если бы все тратили на билеты по девять тысяч евро, государственное предприятие игр было бы вынуждено заплатить все выигрыши и разорилось бы. Но никто и не думает вкладывать подобные суммы. В основном люди покупают билет за два евро. При этом шанс выиграть равняется одной тысячной процента.
Следовательно, пишет Даниэль Катценберг в заключении, Лото создано для дураков. Которые предпочитают вкладывать немного и не выигрывать ничего, вместо того, чтобы вложить много и гарантированно много выиграть. К счастью для государственного предприятия игр, дураки составляют подавляющее большинство покупателей билетов, и они ни в коем случае не желают менять свое поведение, даже если получают достоверную информацию о вероятности выигрыша. На самом деле игроки в Лото рассуждают иррационально, они покупают не деньги в будущем, а надежду в настоящем. И, кстати, не испытывают особенного разочарования. Явление практически мистического порядка. Играющие считают, что они проигрывают оттого, что грешили, и Бог их за это наказывает. У Лото огромное прибыльное будущее».
