Я убегаю от общества людей, как убегала от полчищ крыс.
Меня не понимали товарищи из школы «Ласточки» и не понимают полицейские.
Теракты повторяются, с мелкими изменениями. Сначала это мужчина в метро, потом — женщина в библиотеке.
Второй раз проверяют билеты, просто реакция контролеров разная.
Все циклично. Все фрактально.
Я смотрю один и тот же фильм. Меняются декорации, персонажи и обстоятельства, но фильм остается прежним.
Точно так же и с прожитыми мною жизнями. В основном они похожи, но нюансы делают их не совсем одинаковыми.
Каждый раз я рождаюсь с плачем. Каждый раз умираю с хрипом.
Каждый раз я расту с надеждой. Каждый раз понимаю, что одинока и никто не может меня понять. Затем я умираю с сожалением, что сделала так мало.
Каждый раз я делаю все, что могу.
И каждый раз меня ждет неудача.
Кассандра глубоко вздыхает и вспоминает цитату из Уинстона Черчилля на одной из маек Кима. Она ей тогда очень понравилась: «Добиться успеха — значит идти от поражения к поражению, не теряя оптимизма».
Все-таки поговорки помогают. Эта цитата, во всяком случае, внушает мне желание продолжать борьбу. Поговорки служат заплатками, которые мы нашиваем на прорехи в судьбе.
При условии, что мы даем им возможность помочь нам таким образом.
Черчилль, наверное, в какой-то момент своей жизни открыл одну из основополагающих истин. Он что-то понял. Несомненно.
Она повторяет про себя:
«Добиться успеха — значит идти от поражения к поражению, не теряя оптимизма».
Она взвешивает и впитывает в себя каждое слово, осознавая, что заключенные в этой фразе обещание, надежда и сила помогают побеждать превратности судьбы и преодолевать испытания.
177
Похожая на разверстую пасть дыра в ограде, кажется, ждет их. Кассандра пролезает в отверстие, Ким следует за ней. Они проползают под плотным кустарником, поднимаются на ноги и созерцают Свалку.
Семь часов вечера, серое небо прекращает изливаться дождем. Ветер затихает. Мгновение затишья перед непогодой. Еще даже светло. С места своего наблюдения они видят лежащие друг на друге машины и горы мусора. Кассандра узнает вставшего на дыбы динозавра с открытой пастью — распотрошенный вагон метро.
Быть может, это последствие теракта.
Она видит и гигантскую стрекозу — потерпевший крушение вертолет.
Они дышат полной грудью и узнают запах дома.
Могла ли я думать, что в один прекрасный день вонь свалки станет для меня милее городского воздуха?
Они идут вдоль колючих кустов и чертополоха, ощетинившегося шипами.
Бродячие собаки, рыча, следят за ними. Они собираются группой, приближаются, но напасть не смеют.
Они помнят о наших предыдущих встречах. Некое «коллективное знание дикой стаи».
Двое молодых бомжей бредут среди гор мусора, среди рядов наваленных друг на друга ржавых автомобилей, среди холмов из стиральных машин и сломанных телевизоров.
Здесь все заканчивается, и все начинается.
Дойдя наконец до Искупления, они видят развалившуюся в гамаке Эсмеральду Пикколини. Ее волосы накручены на бигуди, она читает журнал «People». «Все разладилось между Беренис де Роканкур и Тимоте Филипсоном». Надпись на обложке сопровождается огромным восклицательным знаком, подчеркивающим важность драмы.
Фетнат Вад занят поливкой клочка земли с лекарственными растениями. Орландо ван де Пютт помешивает в котле ватерзуйи, в котором кипят крысиные лапки и мордочки. Он с хрустом грызет яблоко, которое при ближайшем рассмотрении оказывается большой розовой луковицей.
Не говоря ни слова, два представителя молодого поколения набрасываются на еду. Ким хватает нож и отрезает себе кусок от бродячей собаки, которая поджаривается на вертеле. Потом залпом выпивает бутылку вина.
Измученная голодом Кассандра зачерпывает кружкой ватерзуйи, опускает в смесь ложку и, не обращая внимания на плавающие в ней подозрительного вида ингредиенты, глотает, не жуя.
— Эй, сопляки, вы подавитесь, если «здрасте» скажете? — спрашивает их Эсмеральда.
Вместо ответа Ким оглушительно рыгает, обдавая всех запахом перебродившего винограда.
Экономя время, они едят руками, словно должны срочно чем-то заполнить рот.
С Шарлоттой я вкушала, а с Кимом пожираю. И получаю не меньшее наслаждение.
Голод придает любой пище необыкновенный вкус.
Через некоторое время Кассандра находит в кружке нечто, похожее на рыбий плавник.
— Я добавил летучую мышь, — считает нужным пояснить марабу. — Она придает супу привкус горькой вишни, очень ценимый знатоками.
Утолив первый голод, молодые люди снимают грязное, мокрое платье, вытираются полотенцами и скомканными газетами, затем надевают чистую и сухую одежду.
— Ну что там с вами случилось? — небрежно спрашивает Орландо, проверяя центровку стрелы.
— Да ничего особенного, рутина, — говорит Ким, снова принимаясь за жареную собаку. — А у вас что нового?
— А у нас произошло много событий. И среди них очень важные.
— Какие?
— Сливовое деревце, талисман нашего проекта, облетело, оно засыхает, — объявляет Фетнат Вад.
— Растения иногда приживаются, а иногда — нет. Из-за загрязнения окружающей среды, наверное, — философски замечает Орландо ван де Пютг.
— Проиграли в лото, — сплевывая, прибавляет Эсмеральда. — Прямо какая-то полоса невезения.
— Ох, вы не представляете, как я рад вас снова видеть, — говорит Ким, чтобы сменить тему. — В городе все не так. Чем чаще я там бываю, тем больше ненавижу буржуев.
Кассандра наливает себе еще ватерзуйи. Кусочек крыла летучей мыши застревает у нее в зубах, и она осторожно вынимает изо рта тягучую перепонку.
Толстый Викинг протягивает ей бутылку теплого пива.
— Эй! Барон-эгоист! А мне ты не предлагаешь? Ты же прекрасно знаешь, что она не любит спиртное.
— Не лезь, Герцогиня. Может, она изменила мнение.
— Да уж, просто она красивее и моложе меня, вот ты за ней и ухаживаешь, а про меня забыл, жирный ты боров. Хотя малявка приносит нам одни неприятности, а я постоянно все улаживаю.
— Так, началось. Оскорбления, непристойные выражения, беспричинная агрессия. Браво, Герцогиня, какой пример мы подаем молодежи! Хочешь, я скажу тебе, кто ты? Просто старая бессердечная скандалистка!
