– Думаю, Жан-Луи рад, что снова живет со своей семьей. Он простил близким их предательство.
Лукреция садится в шезлонг и пьет молоко.
– Улисс обрел свою Пенелопу. Красивая история любви. А что со Святой Маргаритой?
Исидор уже перестал бросать сельдь.
– Теперь это обычная больница, такая же, как другие. Новая администрация вернула зданиям прежний вид. Стены перекрашены в белый цвет, больные проводят дни перед телевизором, играют в карты, курят и принимают успокоительное.
– А «Крейзи секьюрити»? Это приносило деньги, надо быть дураком, чтобы забросить марку, которая высоко котируется за рубежом!
– Эмблему и марку выкупили конкуренты. Системы будут производить на обычных заводах, а мотив рабочих – зарплата.
– В конце концов, люди заметят, что былого качества уже нет.
– На это потребуется время...
– А «Крейзи секс»?
– То же самое. Название перекуплено. В фильмах будут сниматься актрисы, мотивированные гонораром.
Лукреция поворачивается к древу будущего. Она видит, что Исидор написал, а потом зачеркнул «Будущее без знания о Последнем секрете».
– Тогда, отвечая на вопрос: «Что нас мотивирует?», мы получаем:
1) прекращение боли;
2) избавление от страха;
3) удовлетворение первичных потребностей выживания;
4) удовлетворение вторичных потребностей в комфорте;
5) обязанность;
6) гнев;
7) секс;
8) наркотики;
9) личное пристрастие;
10) религия;
11) приключение;
12) обещание Последнего секрета.
– Извините, что прерываю, но, кажется, вы забыли сам опыт Последнего секрета. А я считаю, что это превыше всего.
– Да, значит: пункт 13 – опыт Последнего секрета.
Лукреция подбородком указывает на банку с мозгом Самюэля Феншэ, возвышающуюся на стойке.
– Получается, что все наше расследование было только ради того, чтобы понять это...
Журналист съедает конфетку.
– Уже неплохо. Кроме того, нам стало ясно, кем мы являемся на самом деле.
– Я вас слушаю.
– Человека определяет это маленькое нечто, почти невыразимое, то, что даже самые сложные машины не смогут сымитировать. Феншэ называл это мотивацией, а я думаю, что это что-то среднее между юмором, мечтой и безумием.
Исидор подходит к Лукреции и принимается массировать ей плечи. Удивленная, она высвобождается.
– Что с вами, Исидор?
– Вам не нравится?
– Нравится, но...
– Тогда позвольте.
Теперь он массирует несколько мягче.
Лукреция смотрит на часы.
– Черт. Опоздаем. Давайте собирайтесь поскорее, надо идти.
147
Звучит марш Мендельсона. Гости забрасывают рисом молодоженов, которые выходят из мэрии.
Лукреция и Исидор в умилении.
Они так рады, что успели на самолет. Им хватило времени лишь на то, чтобы в последний момент запрыгнуть в «Боинг» и приехать к самому началу церемонии.
Они погружают руки в вазу с рисом и, слегка соприкоснувшись ими, бросают рис на молодых.
– Она красива, да? – говорит взволнованный Миша.
– Божественна, – подтверждает Исидор.
Наташа Андерсен, опираясь на руку Жерома Бержерака, поддерживает белое свадебное платье; спереди оно приоткрывает ноги, а сзади тянется длинный шлейф, который несут дети. С видом полностью довольного жизнью человека, жених приглаживает усы.
– Это третий брак для обоих, – говорит Миша. – По статистике, он чаще всего бывает удачен.
Мать Наташи, с повязкой на плече, бурно аплодирует, когда пара проходит мимо.
Несколько минут спустя лимузины начинают перевозить толпу в НЕБО, где праздник должен продолжиться в большом зале, названном недавно в честь Самюэля Феншэ.
Лукреция и Исидор устраиваются за маленьким столиком. Девушка залпом выпивает свой «Оранжина лайт», налитый в бокал для шампанского. На бракосочетание она надела одну из своих шелковых китайских курточек с воротником-стойкой и открытыми плечами. Она немного замерзла.
На бело-голубой курточке вышиты бабочки. Спереди – множество маленьких позолоченных пуговок. Лукреция подвела изумрудные глаза карандашом цвета воронова крыла, а на ресницы нанесла махровую тушь. На губах у нее прозрачный блеск. Вместо кулона на шее колье из нефритовых бусинок.
– Не понимаю, что вы находите в этой Наташе? По мне, она какая-то бесцветная. И ноги у нее слишком худые. Если хотите знать мое мнение, она страдает анорексией. Я не понимаю этой моды.
Женская ревность развлекает журналиста.
Давнее соперничество между миниатюрными зеленоглазыми шатенками и высокими голубоглазыми блондинками.
Музыканты оркестра начинают играть «Hotel California» группы «Eagles».
– Вы краше всех, Лукреция. Пойдемте. Медленный фокстрот – единственный танец, который я знаю.
Они отдаются танцу. Куртка из бело-голубого шелка льнет к взятому напрокат смокингу Исидора.
– Есть, – говорит он, – я вспомнил семь смертных грехов. Чревоугодие. Сладострастие. Гнев. Лень. Скупость. Гордость и... Зависть.
– Отлично, память возвращается, – быстро замечает Лукреция, не сводя взгляда с пары молодоженов.
– Что вы имеете против этого брака? – спрашивает Исидор.
– По-моему, они друг другу не подходят.
Пары вокруг них кружатся в такт музыке.
– Скажите, как вы решили загадку Циклопа?
– У меня была мотивация.
– Перспектива прикоснуться к Последнему секрету?
– Нет, спасти вас.
– Спасти меня!
– Вы величайшая зануда, вы считаете, что всегда правы, но вы мне очень дороги, Лукреция.
Он наклоняется и нежно целует молодую женщину в плечо, в вырез китайской курточки.
– Э... вы...
Чтобы заставить ее замолчать, он снова целует ее, на этот раз в губы.
– Что вы делаете?
Прохладные руки Исидора, скользнув под шелк, ласкают спину Лукреции. Сперва отпрянув, она не сопротивляется, пораженная его смелостью. Исидор опускает руку ей на бедро...
– Есть более сильная мотивация, чем Последний секрет...
К первой руке присоединяется вторая. Лукреция удивлена: прикосновение ей приятно!
