Лукреция сдержалась и не стала говорить об уловке, которой ее научил Исидор: поджечь сено и провести магнитом по пеплу.
– И что дальше? – спрашивает Жером, возбужденный разговором. Умберто знаком просит их приблизиться и вполголоса, чтобы не услышали за соседними столиками, шепчет:
– В конце концов кое-кто нарушил клятву.
115
Доктор Черненко склонилась над своим пациентом.
– Вам лучше, месье Феншэ? Вы, можно сказать, чертовски нас напугали.
Он заметил, что привязан к кровати прочными кожаными ремнями.
Он изо всех сил рванулся вперед, приподняв кровать, но упал.
– Еще, я хочу этого еще!
Доктор Черненко снова вколола ему транквилизатор.
116
– И кто нарушил?
– О том, что произошло дальше, мне рассказал Феншэ. Тайну разгласила одна женщина-нейрохирург, которая работала с Олдсом, – доктор Черненко. В 1954 году она дала клятву вместе с другими, но после того как ее дочь, сидящая на героине, трижды попыталась совершить самоубийство, дама посчитала, что это ее последний шанс. Поскольку она не могла сделать операцию в США, где бы ее сразу заметили коллеги, она вернулась в Россию и прооперировала дочь в Институте человеческого мозга, в Санкт-Петербурге. Тогда никто и не подумал следить за ее работой. Результат превзошел все ожидания. Дочь перестала принимать наркотики и смогла возобновить нормальную жизнь. Естественно, Черненко никогда не говорила о Последнем секрете. Но в конце концов информация распространилась: есть чудо-хирург, который может вытащить из мозга наркоманов зону привыкания. Сын министра финансов тоже сидел на героине, и, чтобы спасти своего ребенка, отец оказал давление. У Черненко не было выбора. Операция стала пользоваться успехом. За сыном министра финансов последовали дети государственных деятелей, затем модные рок-звезды, актеры, просто дети из состоятельных семей. Они прибывали со всей России. Черненко, правда, не рассказывала, что конкретно она делала. А русское правительство радовалось тому, что имеет чудо-средство, о котором не знают даже на Западе.
Больше никто не ест. Официант, удивляясь, что цыпленок еще цел, сам разрезает его и дает каждому по порции.
– Черненко удаляла центр удовольствия, не так ли? – спрашивает Жером Бержерак.
Моряк понижает голос:
– Похоже, она много отрезала. При каждой операции она отделяла полтора кубических миллиметра мозга.
– И какими становились прооперированные впоследствии? – спрашивает Лукреция.
– Слишком меланхоличными, по всей вероятности. Но, понимая, что либо это, либо смерть... родители не колебались.
Воды не хватает, чтобы справиться с огнем в горле Умберто. Он глотает хлеб с маслом.
– Феншэ, уж не знаю как, связался с Черненко и предложил ей не уничтожать Последний секрет, а стимулировать его.
– Он открыл ящик Пандоры, – вздыхает Исидор.
– Строго определенная радиочастота приводила в действие электропередатчик, вживленный в мозг в зоне Последнего секрета.
Лукреция Немро осматривается и спрашивает себя, не есть ли цель этого движения всего лишь косвенная стимуляция центра удовольствия.
– Операция Феншэ удалась? – спрашивает она.
117
Он бился под кожаными ремнями. Потом вдруг успокоился, словно вспомнил, почему он здесь. У него был туманный взгляд, в котором читалась тоска по ощущению, горевшему в его мозге.
– Оно сработало? – спросила доктор Черненко.
– Да.
Все было ярким.
– Как это было?
– Сильно. Очень сильно. Сильнее всего, что нам известно.
– Допустим, по шкале от одного до двадцати, какой интенсивности удовольствие вы испытали?
Самюэль Феншэ наморщил лоб, подумал, ища наиболее точный ответ, и пробормотал:
– Ну, скажем... в сто баллов.
118
Капитан Умберто просит соль, которую сыплет на кусок хлеба, как будто вкус соли избавит его от жжения перца.
– Да, операция удалась. Впрочем, никто никогда не оспаривал открытие Джеймса Олдса. Проблема в том, что Самюэль Феншэ не смог овладеть собственным возбуждением. Он рисковал покончить жизнь самоубийством, как это уже сделал Фрейд.
– Профессор Зигмунд Фрейд?
– Нет, Фрейд – первая мышь, на которой проверяли усиление Последнего секрета в лаборатории Феншэ. Теперь он нуждался в поставщике внешних стимулов. Он запрограммировал свой электропередатчик, чтобы тот работал на определенной волне, активизируемой зашифрованным кодом, которого он сам не знал.
– А кто знал этот код? Черненко?
– Черненко он не доверял. Он сделал так, чтобы передатчик работал без шифра только в день операции. Так что, когда он проснулся на следующий день, лишь один человек мог вызывать в его голове эти оргазмы.
– И кто же это?
Умберто опять делает знак, чтобы они наклонились к нему, и шепчет:
– Никто.
– Кто такой Никто?
– Этого я не знаю, я разговаривал с ним, но я его не видел. Никто назвал себя так, вероятно, в подражание Одиссею. Помните, когда Циклоп спрашивает: «Кто сделал это со мной?» – Одиссей отвечает: «Если тебя об этом спросят, скажи, что никто».
Исидор закрывает глаза.
– Одиссей – ведь так звали того ребенка-аутиста, который спас Самюэля, когда тот был маленьким? – спрашивает Лукреция.
Никто... Одиссей.
Через свой карманный компьютер Исидор подключается к Интернету, связывается с административными службами и просматривает список больниц, где есть центры, специализирующиеся на аутизме. Его интересуют те из них, которые работали, когда Самюэлю Феншэ было шесть лет. Затем он запускает поиск по имени.
Не так уж много людей с именем Одиссей.
Наконец он находит: Одиссей Пападопулос. Потом Исидор обнаруживает карточки, составленные в мэриях, и выясняет, что Одиссей Пападопулос погиб в автокатастрофе более десяти лет назад.
Сколько времени можно выиграть при расследовании, благодаря карманным компьютерам, – думает Лукреция, через плечо наблюдая за работой своего коллеги. – Раньше пришлось бы объездить все эти места, чтобы оказалось, что они никуда не ведут...
– Я не знаю, кто такой Никто. Клянусь вам. Но лишь его одного посчитали достаточно честным. Самюэль Феншэ говорил: «Никто никогда не станет злоупотреблять своей властью, потому что он заплатил за то, чтобы узнать, что такое сила мысли».
– Феншэ убил Никто?
– Об этом я ничего не знаю.
