Посетители подходят к картине, на которой видят Адама и Еву, поедающих яблоко.
– Фрукты! Сладкий подарок Бога. Это изображение уже само по себе доказательство того, что Бог задумал нас как «существ удовольствия». Кушать – автоматический акт. Если бы не было удовольствия от вкуса еды, стали ли бы мы прилагать столько усилий, залезая на верхушки деревьев, чтобы собрать фрукты, а затем надрываться, сажая семена, поливая их, пожиная плоды?
Миша ведет к другим картинам. На минуту он останавливается перед изображением Ноя и его детей.
– Если бы заниматься любовью не было удовольствием, пришла бы мужчине мысль прилагать все эти усилия, чтобы соблазнить женщину, убедить ее раздеться, позволить себя коснуться? Согласилась бы она позволить в себя проникнуть?
Картины и скульптуры становятся все более и более игривыми. Исидор и Лукреция видят изображения средневековых сцен. Миша комментирует:
– Вопреки тому, что думают, в прошлом человек был более раскован, чем человек современный. Перелом произошел в XVI веке. Религиозные войны и показная добродетель отдалили людей друг от друга. Средние века, эпоха, которую благодаря историку Мишле считают темной, были, однако, намного более чувственными, нежели Ренессанс. До XVI века секс считался нормальной естественной потребностью.
Миша указывает на изображение кормилицы.
– В те времена некоторые кормилицы имели привычку делать маленьким детям мастурбацию, чтобы успокоить их и помочь заснуть. Гораздо позднее стали считать, что мастурбация провоцирует болезни и даже умопомешательство. Чтобы не было эрекции – это полагалось хорошим тоном в мещанских семьях, – крайнюю плоть окружали металлическим кольцом.
Он предъявляет им металлические кольца. Лукреция замечает, что их концы повернуты внутрь.
– Раньше бургомистры некоторых французских городов финансировали открытие публичных домов для «равновесия своих сограждан и воспитания молодежи».
На гравюрах – внутренние помещения злачных мест.
– Монахи не были обязаны воздерживаться, был запрещен только брак, чтобы не подрывать церковные устои.
Далее – сцены в общественных банях.
– В парильнях – разновидностях турецких бань – мужчины и женщины купались обнаженными. Чтобы дискредитировать эти заведения, церкви понадобилась уловка, что там якобы передаются холера и чума. В конце концов к 1530 году все бани были закрыты.
Далее шли изображения альковов. Миша указывает на гравюру:
– В семье люди чаще всего спали голыми. Постели были достаточно широкими, чтобы пригласить на них еще и служанок или проезжих. Предполагают, что тела соприкасались, пусть даже только для того, чтобы согреть друг друга. Но вот в XVI веке появляется первый элемент, противный удовольствию: ночная рубашка.
Он достает ночную рубашку того времени.
– С возникновением этой бесполезной одежды люди теряют привычку спать голыми, соприкасаться кожей, ласкать друг друга, собираться вместе. Герцогиня Бретани сообщает даже, что знатные женщины, чтобы заниматься любовью, носили ночные рубашки с круглой дырой на уровне половых органов. Анад дырой были вышиты изображения святынь. С ночной рубашкой появляется целомудренность, а затем становится стыдным показывать свое тело! Люди даже купались и мылись в ночной рубашке.
Следующие предметы – вилка и платок, помещенные под стеклянный колпак.
– В эту же эпоху появляются две другие антиэпикурейские беды: платок и вилка. С первым люди прекратили касаться своих собственных носов, со вторым – продуктов. Осязание больше не требовалось. Удовольствие становилось запретом.
Они останавливаются перед литографией, изображающей святого, пожираемого львами.
– А вот и противник. Он очень рано начал наносить удары. Противоположное эпикурейству – стоицизм.
Mиша морщится, произнося это слово.
– Стоики извратили стремление к удовольствию. Эпикурейцы хотят удовольствия здесь и сейчас. Стоики же воображают, что боль в настоящем гарантирует им удовольствие в будущем. Они убеждены, что чем больше страдают сейчас, тем больше будут вознаграждены завтра. Это нерационально, но таков драматизм человеческого извращения.
Миша подводит их к фотографии, на которой гора и человек, показывающий свои отмороженные пальцы.
– А альпинист, взбирающийся на Эверест, почему же он совершает этот подвиг, как вы думаете? Ему холодно, он страдает, но делает это потому, что полагает, что потом его полюбят намного сильнее. Ах, как я ненавижу героев!
– Некоторые поступают так из романтических побуждений, – медлит Лукреция.
– Романтизм – главный аргумент, чтобы узаконить антигедонизм. Невозможная любовь, может, и романтична, но лично я предпочитаю любовь возможную. Когда девушка мне отказывает, я иду к другой. Будь я Ромео из шекспировской пьесы, я бы тут же заметил, что с родителями Джульетты будут проблемы и, дабы не морочить себе голову, ушел бы и закадрил другую.
– Вы не любите стоиков, не любите героев и романтиков – короче, вы не любите ничего, что составляет красивые истории, – подчеркивает Лукреция.
– Зачем страдать? Ради чего отказываться от удобств и наслаждения? Уверяю вас, битва за удовольствие непроста, и ее нельзя выиграть заранее. Эпикур в свое время говорил: «Смысл жизни в том, чтобы убегать от страдания». Но посмотрите на всех этих людей, которые причиняют себе столько боли и находят дурные причины, чтобы провоцировать и поддерживать свою депрессию.
– Возможно, все это ради другого удовольствия: жаловаться, – сдержанно бросает Исидор.
Миша указывает на надпись: ГАЛЕРЕЯ ПОДВИГОВ. Там висят фотографии смельчаков, пробующих мясо на вертеле у кратера вулкана, мужчин, которых массируют миловидные азиатки.
– Удовольствие – это еще и мизансцена, – уточняет Миша. – Иногда, чтобы лучше оценить изысканное блюдо, члены нашей организации в течение двух дней воздерживаются от пищи. А еще, как вы видите на этих фотографиях, мы взбираемся на вершины послушать музыку или занимаемся любовью под водой, взяв баллоны для ныряния. Желание удовольствия – это также источник изобретательности.
Они проходят перед изображениями великих любителей удовольствия: Бахуса, Диониса. Гравюра с изображением Рабле в молодости, под которой стоял его девиз: «Делай, что пожелаешь». Лабрюйер: «Смеяться надо прежде, чем стать счастливым. Из страха умереть без смеха».
– Великие эволюционисты XIX века, такие как Герберт Спенсер и Александр Бэн, хорошо это поняли, для них способность к удовольствию – часть естественного отбора биологических видов. Уже в то время они ввели понятие «выживает самый веселый», оно проницательней, чем «выживает сильнейший».
Миша показывает им большую библиотеку, в которой в ряд выстроились тома с яркими названиями, объединенными в столбцы: «Простые удовольствия», «Сложные удовольствия», «Одиночные удовольствия», «Групповые удовольствия».
