– Я бы хотел поехать с вами.
Ты всего лишь мерзкая маленькая девчонка, которой еще учиться и учиться этой профессии.
– А я бы хотела поехать одна.
Поигрывая своей фуражкой, украшенной витым узором из золотых нитей, капитан внимательно смотрит на них. Теперь он вспомнил, почему решил остаться холостяком.
– Должен признать, мне это очень неприятно, – вздыхает Исидор.
– Тем хуже, – отвечает она.
– Неужели?
– Неужели!
Сверкающие изумрудные глаза прощупывают карие, которые стараются быть бесстрастными.
Довольно холодно простившись с проводником, журналисты добираются до мотоцикла с коляской. Исидор не хочет говорить, но слова вырываются сами собой.
– Все-таки я думаю, что нам лучше оставаться вместе. При малейшей неприятности... – настаивает он.
– Я большая девочка и могу за себя постоять. По-моему, я вам это уже доказала.
– И тем не менее позволю себе настаивать.
Она быстро надевает шлем и широкий красный плащ.
– Отель совсем близко, дойдете пешком! – бросает Лукреция.
Затем приподнимает очки, садится на мотоцикл, притягивает руками его голову к себе и целует в лоб. Потом хватает его за подбородок.
– Пусть между нами все будет ясно, дорогой коллега. Я не ваша ученица, не последовательница, не дочь. Я делаю что хочу. Одна.
Он выдерживает ее взгляд и говорит:
– Мы начали это дело вместе, и я его предложил. Поверьте, лучше вместе и оставаться.
Она надевает очки и устремляется по вечерней улице, оставляя своего коллегу одного.
28
Все окончательно бросают его.
Дочери навещают все реже. В конце концов они даже перестают извиняться.
Только жена Изабелла все еще приходит. Она все время повторяет, как мантру, слова: «Мне кажется, тебе немного лучше» и «Я уверена, ты выкарабкаешься». Возможно, она старается убедить в этом саму себя. Вскоре она тоже начинает придумывать неправдоподобные отговорки, а потом перестает приходить совсем. Глаз, двигающийся над пускающим слюну ртом, и правда зрелище не слишком приятное.
Жан-Луи Мартен впервые проводит день без единого контакта с внешним миром. Он думает, что он самый несчастный человек на свете. Даже у бродяги, даже у заключенного, даже у приговоренного к смерти более завидная доля. По крайней мере, они знают, что их мучение когда-нибудь кончится. А он всего лишь существо, «приговоренное к жизни». Он знал, что навсегда останется неподвижным, как растение. Даже хуже. Растение вытягивается. Он же походит на машину. Кусок железа. С одной стороны, ему подают энергию посредством перфузии, с другой – следят за пульсом, но в чем разница между стулом и механизмом, который не дает этому стулу исчезнуть? Он – первый человек, ставший машиной и сохранивший способность думать.
Будь проклята эта машина. Ах! Попадись мне этот тип, из-за которого я теперь в таком состоянии!
Этим вечером он подумал, что ничего хуже с ним произойти уже не может.
Он ошибался.
29
Лукреция Немро чудом не сбила пешехода. Чтобы ехать быстрее, она решает свернуть на тротуар. Но мотоцикл напарывается на бутылочный осколок, и переднее колесо испускает вздох.
– Черт!
Она с трудом снимает запаску, прикрепленную сзади мотоцикла. Сверху начинает накрапывать. Несколько молодых людей предлагают ей свою помощь, но Лукреция со злобой отказывается.
Запаска тоже оказывается дырявой; Лукреция смертельно устала.
Она с силой бьет ногой по мотоциклу.
Дождь усиливается. Вдалеке гроза задает трепку кораблям.
Покопавшись в коляске, она находит баллон антипрокола и присоединяет его к клапану.
Я всегда всего добивалась без чьей-либо помощи. У меня никогда не было родителей. Или же они так быстро исчезли, что я не успела их увидеть. Я училась сама, читая книги, мне не помогали преподаватели, я стала журналисткой, хотя не училась в школе журналистики. Теперь я меняю колесо без помощи механика, и я не хочу ни от кого зависеть. Ха! Знал бы кто, как я думаю об этих наивных бедняжках, которые только и хотят выскочить замуж, чтобы муж решал их проблемы! Сказки о феях принесли много вреда нашему поколению.
Лукреция проверяет давление: еще недостаточно; она снова нажимает на баллон.
Ох уж мне все эти Золушки, Белоснежки и прочие Спящие Красавицы!
Останавливается грузовик, и водитель предлагает помочь. В следующую секунду его уносит поток ругательств. Дождь становится холоднее, день постепенно угасает.
Наконец мотоцикл в порядке. Не обращая внимания на дождь, Лукреция садится, пытается завести мотоцикл. Тот не заводится.
Она несколько раз ударяет по нему ногой.
В конце концов раздается глухое урчание, которое все яснее начинает звучать в вечернем воздухе.
Спасибо, машинка.
Из-за дождя Лукреция не может ехать быстро.
Когда она прибыла в каннский морг, было уже десять часов. Она достает фотоаппарат и вешает его через плечо.
В это время на входе, кроме консьержа, никого нет. Антилец все еще погружен в чтение «Ромео и Джульетты».
При виде журналистки он знаком показывает ей, что прохода нет, и стучит по часам на своей руке, имея в виду, что уже слишком поздно.
Она вытаскивает толстый бумажник, прикрепленный цепочкой к ее штанам, и, внимательно изучив содержимое, с отвращением протягивает ему двадцать евро.
Без единого слова он засовывает деньги в карман, снова углубляется в «Ромео и Джульетту» и нажимает кнопку, чтобы открыть стеклянную дверь.
Кабинет Жиордано заперт на ключ, но комната автопсии открыта. Она пуста. На столах лежат шесть тел, накрытых белыми простынями. Лукреция замечает, что дверь в зал рентгеновского облучения приоткрыта и оттуда просачивается красный свет.
– Профессор Жиордано? Профессор Жиордано, вы здесь?
Внезапно все освещение гаснет.
30
– Зачем ты выключаешь свет? – спросил младший санитар.
– Он же овощ. Он не может ни говорить, ни двигаться. Со светом или без – ему все равно. Благодаря такой вот заботе, может быть, однажды удастся залатать дыры в бюджете соцзащиты, – пошутил второй.
Молодой санитар пробурчал:
– Ты жесток.
– Я уже тридцать лет выполняю эту работу. Это рабский труд. Теперь-то я развлекусь. Значит, нельзя играть с клиентами! Ну же, не волнуйся. В любом случае он даже пожаловаться не сможет.
