– Эй, ты часом не из нашей школы? Не из Дейлвуда?
Я отложила футболку, которую собиралась примерить, и ответила:
– Ага. Привет. Ты Калеб, верно?
– Да. Верно. – Он улыбнулся мне. – А ты… Лейла?
Я улыбнулась в ответ.
– Почти угадал. Лила.
Он спросил меня, куда я поступила, и после общих фраз на разные темы мимоходом заметил, что у меня красивые глаза. Пофлиртовав ещё немного, он спросил, не хочу ли я сходить куда-нибудь. Эта мысль мне скорее льстила, чем возбуждала, и всё-таки я согласилась и дала ему свой номер.
Всё было хорошо, пока он не ушёл и Грейс, стоявшая рядом со мной, не принялась его обсуждать. Она сказала, что он неприятный тип и что слишком нагло мне навязался. Ну, может, немножко нагловато, но у меня возникло чувство, что дело тут не в этом, а в том, что Калеб был чёрным (ну то есть он и сейчас чёрный). Я удивилась – мне и в голову бы не пришло, что Грейс такая расистка. Она никогда не говорила ничего плохого о нашей подруге Хетти (белой), которая встречалась с Логаном (чёрным). Однажды она даже сказала, что у них получатся красивые дети. Поэтому я усомнилась в своих размышлениях, но тут услышала слово «гетто».
– Какое гетто? – удивилась я. – Калеб живёт в моём районе.
– Дело не в том, где он живёт, – сказала она, хотя это слово означает как раз место жительства. – Дело в том, как он выглядит.
– А как он выглядит? – спросила я и напомнила, что мы одеваемся в одном и том же магазине.
– На нём была золотая цепочка, – отрезала она.
– Ну, некоторые любят цепочки, – сказала я, хотя тоже не люблю, когда парни носят украшения. – Что тут такого?
– Ничего. Если ты, например, Брэд Питт или Роберт Паттинсон.
– Хочешь сказать, если ты белый. – Да, я бросила ей вызов.
Я надеялась, что ей станет стыдно, но то ли мой намёк был слишком тонким, то ли ей было наплевать на мои слова, потому что она только пожала плечами и сказала:
– Ладно. Чёрт с ней, с цепочкой, но спущенные штаны… – Она пошла к кассе, держа в руках семь вещей, ни на одну из которых не было скидок.
– Они не спущенные, – сказала я, не купив ничего и до смерти разозлившись. – Они просто… на низкой талии.
– А в чём разница?
– Ну… разница в том, что… его штаны не спадали. – Я поняла, что смутно помню, как Калеб от нас уходил. – И трусы были не видны. Совсем.
Грейс пожала плечами.
– Ну и всё равно. Я думаю, ты достойна большего. Гораздо большего, – сказала она, а потом разразилась целой тирадой о том, как важно ставить высокие цели – не поэтому ли я поступила в Виндзор?
Я знала: она хочет мне только добра и, может быть, в Калебе в самом деле было что-то такое, что ей не нравилось, но она не могла указать на это пальцем. И всё равно мне казалось, что она несправедлива к нему и снисходительна ко мне, и стало обидно. Я уже не в первый раз чувствовала себя её питомицей, бедной девочкой, которую она взяла под своё крыло – не потому, что я ей нравилась, а потому, что мне нужна была помощь. Помощь Грейс, богатой белой девочки с Белль-Мида. Я чуть было не сказала ей, что папа отправил меня в Виндзор не за тем, чтобы кадрить богатых мальчиков, а чтобы учиться. Но потом подумала, что всё это не стоит ссоры. Я ценила Грейс, и мне не хотелось подвергать испытаниям нашу дружбу, поднимая тему расизма и раздувая из мухи слона. В конце концов, никто не идеален.
Так что, когда летом мы с Калебом начали общаться, я не стала посвящать Грейс в подробности, сказала только, что мы дружим (я могла и вообще ничего не говорить, но мне захотелось уточнить, что цепочка на шее Калеба досталась ему в наследство от умершей бабушки). От папы я тоже всё это держала в секрете, потому что он психовал бы, узнав о любом парне, тем более старше меня, – так зачем было его волновать. Так что я ждала, пока он уйдёт на работу, или делала вид, что иду сидеть с ребёнком, садилась на велосипед и ехала две мили до дома Калеба (его мама тоже работала, но с девяти до пяти, портье в гостинице, так что не могла, как мой папа, заявиться в любую минуту).
Мне было с ним весело, он оказался скорее ботаником (в хорошем смысле), чем парнем из гетто (которым не был вообще). Мы смотрели смешные видео на Ютубе, играли в настольные игры и, разумеется, обнимались и целовались, с каждым днём всё больше приближаясь к сексу, пока я наконец не решила, что готова.
Это было не так романтично, как я себе представляла – мы ведь не любили друг друга и даже толком не встречались. Но всё равно я была не против, потому что он подходил по всем критериям. Во-первых, я доверяла Калебу и не боялась, что он чем-нибудь меня заразит (до меня у него было две девушки, но обе девственницы). Во-вторых, он никому не разболтал бы – у нас ведь не было общих друзей. И в-третьих, мне как раз исполнилось шестнадцать – подходящий возраст, чтобы расстаться с девственностью (в пятнадцать, мне кажется, всё-таки рановато).
Больше всего я боялась забеременеть. Калеб сказал, что может надеть презерватив, хотя не любит их, потому что не получает удовольствия. Не то чтобы я очень уж заботилась о его удовольствии, но я слышала кучу рассказов о том, как презервативы рвутся, и выбрала таблетки. Потом позвонила единственному человеку, который мог бы мне помочь и не стал бы осуждать, – маме.
На следующий день она прибыла в город на сутки с миссией по контролю рождаемости и отвела меня в клинику планирования семьи. Я была очень ей благодарна, потому что знала, сколько стоил её билет из Лос-Анджелеса (она упомянула об этом по меньшей мере трижды). В то же время мне казалось странным, что она приняла участие именно в этом эпизоде моей жизни, ни в каком другом. Она поздравила меня с предстоящим «обрядом посвящения», но, как ни удивительно, не спросила ничего о Калебе. Как будто он вообще не имел значения. Может быть, она была настолько раскована в вопросах секса. Может быть, старалась компенсировать прошедшие годы и упущенные этапы. А может быть, ей нравилась идея утереть нос папе (при этой мысли мне стало стыдно).
Но я сказала себе, что дело не в маме и не в папе. Заняться сексом – моё решение, и значит, это я должна подойти к нему со всей возможной ответственностью. Так что, выждав семь положенных дней, мы с Калебом занялись сексом на его двуспальной кровати. Было больно – ужасно больно – а ещё стыдно и мерзко, вся эта кровь и прочее. Но Калеб был очень милым и старался помедленнее, а потом сказал, чтобы я не переживала из-за крови, его мать не увидит простыни, потому что он сам их стирает. Так что, хотя я решила, что вся эта шумиха вокруг секса сильно преувеличена, я всё-таки считаю, что с Калебом мне повезло, и ни о чём не жалею.
За следующий месяц мы успели заняться сексом ещё одиннадцать раз, и в конце концов мне начало казаться, что я влюбляюсь в Калеба. Но потом началась учёба, и дел у нас обоих было по горло, и мы общались всё меньше и меньше, а потом Калеб перестал звонить. Мне было немного обидно, но скорее оттого, что задета была моя гордость, чем оттого, что он разбил мне сердце. Потом я, как это обычно и бывает, через соцсети выяснила, что у него появилась девушка, и довольно быстро об этом забыла, тем более что моя страсть к Финчу вспыхнула с новой силой.
