Судя по тому, как ведёт себя папа, он по-прежнему себя винит. Может быть, он думает, что если бы они оба помирились, прежде чем лечь спать, он убедил бы маму обратиться к наркологу или ещё как-нибудь уладил бы ситуацию. Но я сомневаюсь в этом и уверена – он тоже сомневается.
В общем, когда папа пришёл ко мне в комнату, я даже обрадовалась, хотя и злилась. Прежде чем он успел что-то сказать или снова начать упиваться жалостью к себе, я сказала:
– Послушай, пап, я тебе очень благодарна за заботу и всё такое, но эта ситуация меня просто убивает.
– Убивает? – переспросил он, вроде бы успокоившись.
– Это образное выражение, пап.
Он кивнул.
– Честное слово, последнее, чего мне хочется – так это общаться с Браунингами. Я бы предпочла, чтобы меня заживо сожгли. Или вырвали мне ногти на ногах.
– Я бы тоже не назвал это приятным досугом, – сказал папа.
– Тогда зачем всё это? Кто вообще такое придумал?
– Нина, – ответил он. – Миссис Браунинг.
Я посмотрела на него, обдумывая эту информацию и имя миссис Браунинг. Нина. Такое классическое, элегантное, очень ей подходившее, хотя я видела её лишь один раз на школьном баскетбольном матче. Финч был одним из четырёх старшеклассников команды и пришёл на корт с родителями. Его отца я не особенно запомнила – только что он высокий, как Финч, а маму запомнила очень хорошо. Она такая красивая и стильная! Миниатюрная блондинка со стрижкой до плеч, одетая тааак клааассно: на ней были тёмные джинсы, сапоги до колена и накидка с помпонами цвета слоновой кости.
– Она тебе звонила? – Если честно, я была заинтригована.
– Нет, прислала письмо, – ответил папа и снова посмотрел на корзину с бельём, потом подошёл к моей кровати.
– Когда? – спросила я. Вот ещё что изменилось – у него появились от меня секреты. Хотя, если совсем честно, у меня от него тоже. Я много о чём ему не рассказывала. Не только о том, что пью.
Он сел рядом и крепко сжал мою ступню сквозь пушистый носок. Я инстинктивно подтянула колени к груди. Вид у папы сделался несчастный или обиженный, может быть, и то и другое, и он сказал:
– Несколько дней назад. – Он помолчал, потом добавил: – Мы встретились за чашкой кофе.
– Очень странно, – сказала я, потому что так оно и было, и ещё потому, что мой отец не любит ни с кем пить кофе.
– Что же тут странного? – сказал он, недоумённо посмотрев на меня и, очевидно, тоже понимая, что это странно.
– Да, в общем-то, всё, – ответила я.
Он пожал плечами.
– Ну, может, немного странно. Но мы поговорили начистоту.
– Прекрасно. – Я закатила глаза. – Я так за вас рада.
– Не умничай, Лила.
– Я и не умничаю. Я правда рада, что вы поговорили. Но тебе не кажется, что она тебя разводит?
– Нет, она меня не разводит, – сказал папа.
– Почему же ты так решил?
– Потому что мальчик должен извиниться, Лила. Это важно. Важно, чтобы мы все сели и поговорили. Мы с Ниной так считаем.
– Хорошо. Но почему встречаться надо именно здесь?
– А что тут такого? – Внезапно он показался мне таким ранимым. – Тебе стыдно за наш дом?
– Нет, – соврала я. Ещё до того, как в восьмом классе перейти в Виндзор и увидеть, как шикарно живут люди, я смущалась нашего дома и соседей. И ещё больше смущалась своего смущения.
– Да нет, просто… немного неловко, – ответила я, стараясь не задеть папиных чувств.
– Неловко – это когда все видят такую твою фотографию! – воскликнул папа, вновь начиная кипятиться. – Вот неловко так неловко!
Я опустила глаза, чувствуя, как меня накрывает новой волной стыда. В довершение всего пережитого ужаса меня убивало осознание, что папа видел меня такой – пьяной, с голой грудью, и чёрт знает что ещё он видел, когда я пришла домой, я-то мало что помню. Теперь он знает, что я периодически выпиваю, но я надеюсь, он не подумал, будто я опозорилась или переспала с кем-нибудь. Хотя по фото можно было предположить и то и другое. Как бы то ни было, теперь он понял, что я не тот невинный ангел, каким он меня считал.
– Пааааааап! Ну почему ты не можешь проявить хоть немного сочувствия? Если не к Финчу, то хотя бы ко мне? – Слово сочувствие в Виндзоре было весьма популярно. Мистер Кво часто употреблял его на собраниях, и оно вошло в моду.
– Чего-чего? – возмутился папа. – Сочувствия, ты сказала? То есть я должен сочувствовать Финчу?
– Да. Всем нужно сочувствовать. Это называется всепрощение, папа. Слышал о таком?
– Прощение нужно заслужить, Лила. А он не сделал ничего, чтобы…
– Но разве не затем он сюда придёт? – завопила я, стараясь его перекричать. – Какой тогда смысл говорить с Ниной и… и извиняться, если ты уже составил о нём своё мнение?
Папа покачал головой, удивлённо посмотрел на меня и сказал:
– Я не понимаю, почему ты не злишься на него за то, что он с тобой сделал. Просто не понимаю.
Он помолчал, очевидно, ожидая ответа. Но ответа у меня не было – во всяком случае, того, на который он рассчитывал.
– Это Финч должен переживать насчёт завтра, – добавил папа. – Финч, а не ты. Но, уверен, он вообще не переживает. Потому что засранец.
– Неправда, пап. – Я вновь расплакалась, больше от бессилия. Я не могла объяснить папе, что подростки часто делают подобные фото. Самих себя, друг друга. И Финч не выкладывал его в Сеть. Он не виноват, что оно разошлось по всему Интернету. Комментарий – другое дело. Но и его можно оправдать. Финч играл в «Уно» и шатался по дому, и мне кажется, он просто хотел всех развеселить. Я не говорю, что это весело, но есть разница между тем, чтобы быть засранцем, и тем, чтобы отпустить глупую шутку, особенно когда ты пьян. Во всяком случае, так я себе говорила. Я хотела в это верить. Должна была верить.
Папа придвинулся ближе, неловко обнял меня за плечи и поцеловал в макушку. Сначала мне захотелось вырваться, но я так нуждалась в объятиях.
– Прости меня, Лила. Я просто стараюсь сделать, что могу, – сказал он, но на этот раз казался не мучеником, а просто отцом, который в самом деле старается.
– Я знаю. – Я шмыгнула носом.
– И если тебя это обрадует, мне кажется, мама Финча – хорошая женщина. Мне кажется, у неё есть сердце.
– Да ну? – буркнула я ему в грудь.
Папа отодвинулся в сторону и печально посмотрел на меня, нахмурив брови.
– Да… она волнуется за тебя.
– Да? – Я потянулась через него к тумбочке за носовыми платочками.
– Так что я завтра хочу дать ей – и раз уж на то пошло, её сыну – шанс. Разве это тебя не радует?
