Всё остальное я помнила смутно. Вплоть до того момента, когда проснулась в чужой постели, голая, рядом с голым мужчиной. Сначала я даже не поняла, что это Зак, – но потом с ужасом осознала.
– Где мы? – спросила я, глядя на нижний ярус двухэтажной кровати.
– У меня в комнате, – пробормотал он.
– Что случилось? Мы… – Я уже знала ответ, потому что мне было больно. Очень больно. В неясном флуоресцентном свете, который лился из шкафчика, я увидела кровь на простынях, и мои бёдра тоже были в крови.
– Ну да, – буркнул он полусонно.
– О господи, – прошептала я. – Нет. Только не…
– Ты сама хотела, – сказал он, и я тут же вспомнила, как он в меня вошёл. Вспомнила боль, мои слёзы и сжатые кулаки. Вспомнила, как кричу: «Не надо, хватит, прекрати…» Казалось, я вижу кошмарный сон, но это был не сон. Это случилось на самом деле.
Комната кружилась перед глазами. Я с трудом села, лихорадочно нащупала белое платье Элизы, скрученное между простынями, и бельё.
– Ты сама хотела, – невнятно повторил он, приоткрыв глаза. Я искала туфли в темноте, но не нашла и босиком выбежала на улицу. Зак лежал, не шевелясь.
Я не плакала, пока не добежала до комнаты и не убедилась, что Элиза ещё не пришла. Я осмотрела платье, с облегчением увидела, что на нём не осталось следов крови. Повесила его на вешалку, стянула бельё, завернулась в полотенце, надела шлёпанцы и пошла по коридору в общую ванную. Там я стояла под самым долгим и самым горячим душем в моей жизни и рыдала, а потом вернулась в комнату и наконец заставила себя проверить четыре сообщения на автоответчике.
Все они были от Тедди, как я и думала, и с каждым новым сообщением его голос становился всё взволнованнее. Он просил меня позвонить, во сколько бы я ни вернулась, и каждое сообщение заканчивалось словами «я тебя люблю».
Больше всего на свете мне сейчас хотелось с ним поговорить, но было четыре утра, и я сказала себе, что он спит и ему рано вставать. В глубине души я понимала, что дело не в этом. Просто я не смогу сказать ему, что случилось, и соврать тоже не смогу. Вместо этого я позвонила Джули, мирно спавшей в комнате общежития Уэйк-Фореста, разбудила её и рассказала всё.
Она почти сразу же заговорила об изнасиловании.
– Это не изнасилование, – прошептала я, скорчившись под одеялом. – Я его целовала…
– Это изнасилование, – настаивала она, опережая своё время, опережая взгляды девяносто пятого года на то, что считать изнасилованием. – Тебе нужно сообщить в полицию кампуса. А ещё лучше – в полицию Нэшвилла.
Я сказала ей, что она спятила. К тому же я уже смыла следы доказательств.
– Мне никто не поверит.
– Поверят, – сказала она. – Он лишил тебя девственности.
Я вновь разрыдалась.
– Я не могу идти в полицию, – прошептала я.
– Почему же?
Потому что я тоже была замешана. Это была моя ошибка. Моя вина. Мой крест.
Я сказала, что единственное справедливое наказание для меня – лишиться Тедди. Утром я порву с ним – или лучше вечером, после учёбы. Я должна с ним порвать. Это гуманнее, чем рассказать ему правду.
– Но ты ведь накажешь и его, – сказала она. – Зачем, Нина? Надо всё ему рассказать. Надо с ним поговорить. Он со мной согласится – нужно сообщить в полицию.
– Нет. Я не могу ему сказать, Джули. Это его убьёт. Я напилась… я целовалась с другим… и вообще. Я его недостойна.
– Но он любит тебя. Он хочет быть с тобой.
– Пока не знает, что я наделала.
– Бог учит прощать. – Джули хваталась за соломинку, зная Тедди – и зная, что я знаю Тедди.
– Нет, – прорыдала я. – Обещай мне, Джули, что и ты ему не скажешь. Никому не скажешь. Никогда.
Она пообещала, и она хранила своё обещание. Все эти годы. Мы не обсуждали то, что случилось, даже друг с другом. Лишь иногда, если ей приходилось разбирать похожий случай, она позволяла себе туманные намёки. Однажды даже призналась, что этот случай побудил её бороться за права женщин. Почти все её клиенты были прекрасного пола. Она сказала, что ей очень хочется вернуться в прошлое и помочь мне.
Мне тоже хотелось вернуться в прошлое. Теперь я понимала, что Зак Радерфорд меня изнасиловал. И хотя я искренне верила, что Финч не мог совершить такой ужасный поступок, мне было противно. Совсем как Зак, мой сын надругался над беспомощной девушкой. Он поступил с ней подло. Воспользовался ею. Обошёлся с ней, как с мусором.
Финч был похож на Зака. А Лила – на меня. И я не могла позволить Финчу выйти сухим из воды, как вышел Зак.
Поэтому я поднялась, перекинула набитую купюрами сумочку через плечо и пошла к машине в лучах весеннего солнца. Я ещё не знала, как поступлю. Но что не стану бездействовать – знала точно.
Глава одиннадцатая
Том
Я всегда считал, что мне повезло – я могу заработать себе на жизнь любимым делом, и к тому же за работой могу отвлечься от неприятностей. Как там это называется? Потоковое состояние?
[17] Как бы то ни было, я изо всех сил постарался сегодня в мастерской выбросить все мысли из головы. Отмеряя, отмечая и выпиливая полки для книжного шкафа из канадской ели, я впервые за несколько дней немного расслабился. Голова стала блаженно пустой.
Но, к несчастью, полки были слишком простыми – я мог выпилить такие с завязанными глазами. Поэтому мои мысли очень скоро вернулись к Нине Браунинг. Я надеялся, что возненавижу её так же сильно, как её мужа и сына, и с нетерпением ждал, когда швырну эти чёртовы деньги ей в лицо. Но почему-то испытывал к ней лишь лёгкую гипотетическую неприязнь, и это сбивало с толку. Ещё хуже было ощущение, что мы прежде уже где-то встречались. В отличие от Нины я хорошо запоминал лица. Но если говорить начистоту, я запоминал лишь некоторые лица, как мог запомнить тот или иной предмет мебели. Лицо Нины я мог забыть. Красивое, но не особенно примечательное.
Взглянув на старомодные часы, висевшие на стене над верстаком, я увидел, что уже почти семь. Лилу должна была подбросить из школы Грейс. Я велел ей быть к ужину, хотя сам собирался торчать в мастерской или набрать заказов на такси. Я отправил ей сообщение, спросил, не хочет ли она есть, хотя уже знал ответ. Минуту спустя пришёл и он: не волнуйся, я не голодная.
Собирая инструменты и подметая пол, я вновь думал о Нине. Вспоминал её лицо. Её ноги, которые как следует разглядел, когда она поднялась мне навстречу. Она, вне всякого сомнения, была очень симпатичной, и этот факт разозлил меня не меньше, чем неспособность её ненавидеть. Я стряхнул древесную пыль со сверла и сказал себе: да какая разница. Всё равно она сука. Я таких много знал. Только сука может выйти замуж за такого, как Кирк, только сука может так воспитать сына, чтобы он сделал то, что сделал её сын, тем более когда весь мир у его ног. Привилегии, популярность, Принстон. Она сама сказала: я его мать.
