– Что ты имеешь в виду? – уточнила я.
– Я подала бы в суд, – отрезала она, как мне показалось, со злостью. Злилась ли она на меня, на Финча? Или просто злилась на то, что так поступили с девушкой?
– А что в таких случаях может постановить суд? – спросила я осторожно.
Прокашлявшись, она ответила:
– В Теннесси вышел новый закон. В прошлом году. Закон о сексэмэсках… Лицо, рассылающее оскорбительные сообщения сексуального характера, признаётся злоумышленником, или, если речь о детской порнографии, лицом, совершившим половое преступление. Этот человек вносится в реестр сексуальных преступников вплоть до достижения двадцатипятилетнего возраста. Информация об этом должна будет прилагаться ко всем заявлениям о приёме в учебное заведение или на работу.
Я рыдала в голос. Я была не в силах говорить.
– Мне очень жаль, Нина, – сказала Джули.
– Я знаю, – с трудом выдавила я, надеясь, что она не сможет понять, до какой степени мне плохо.
– Ну, разумеется, Адам постарался бы меня отговорить… – продолжала она. Её супруг, невозмутимый боец пожарной команды, по случайному стечению обстоятельств дружил с моим бойфрендом школьных времён, Тедди, теперь служившим в полиции.
– Почему ты так решила?
– Не знаю. Но мне кажется, он сказал бы – пусть школа с этим разбирается. Вообще, я уверена, дело не пойдёт в суд. Учитывая, сколько вы, ребята, платите за учёбу… Мне кажется, папа девочки доверился школе.
– Может быть, – сказала я. Джули вздохнула и спросила:
– Финч уже извинился перед ней?
– Нет. Пока нет.
– Обязательно нужно.
– Я знаю. Что ещё, ты считаешь, нужно сделать?
– Ну… надо подумать… Если бы кто-то из моих девочек так поступил с одноклассницей… – размышляла она вслух.
– Они бы так не поступили, – сказала я. Дочери Джули не имели ни малейшей склонности к подобным гадостям.
– Да… но никогда не угадаешь, – ответила она. Весьма благородное утверждение. Я видела, как она хватается за соломинку, пытаясь меня успокоить. – Ну… я не знаю, как бы мы поступили… Но я знаю, что мы не пытались бы их отмазать.
Я напряглась.
– Джули, мы не пытаемся отмазать Финча.
– Да ну? – Её голос был полон скепсиса. – Тогда зачем же Кирк звонит отцу девочки?
– Ну, во-первых, чтобы извиниться, – сказала я, уже жалея, что рассказала ей об этом – во всяком случае, о намерениях Кирка точно не стоило. Если уж на то пошло, он не обещал мне ничего конкретного. Может, в самом деле хотел извиниться, и всё.
– А во-вторых?
– Не знаю, – ответила я.
Вновь повисла тишина.
– Что ж, – наконец сказала Джули. – Это большая развилка на пути Финча… Я понимаю, для Кирка важнее всего Принстон… но на карту ставится гораздо большее.
Я ясно понимала, к чему она клонит, но слышать её слова всё равно было больно и к тому же немного обидно. Она могла быть очень жёсткой, особенно когда дело касалось Кирка.
– Уверена, всё обойдётся, – выдавила я наконец.
Если она и заметила напряжение в моём голосе, то вида не подала.
– Сомневаюсь, что такие ситуации могут просто «обойтись», – начала она. – И, может быть, не стоит этого говорить, но…
– Тогда не говори, – выпалила я. – Иногда лучше смолчать.
За всю нашу дружбу мы ни разу не общались в таком тоне, но ведь сейчас ей совсем с другой стороны открылся характер моего единственного сына. Её крёстного сына. По ряду причин проще было думать об этом, чем о том, что его характер совсем с другой стороны открылся и мне.
– Хорошо, – сказала она чуть мягче, но без малейшего сожаления.
Я сказала ей, что мне пора идти, и поблагодарила за совет.
– Обращайся, – ответила она. – В любое время.
Глава девятая
Том
В понедельник вечером, когда я мыл посуду, мне позвонили со скрытого номера. Я отчего-то почувствовал, что нужно ответить, и незнакомый мужской голос спросил:
– Добрый вечер, это Томас Вольп?
– Да. Это Том, – ответил я, оторвавшись от тарелок.
– Здравствуйте, Том, – сказал мужчина. – Это Кирк Браунинг, отец Финча. – Какое-то время я не мог вымолвить ни слова. – Алло? – спросил он. – Вы на связи?
– Да. На связи. Что я могу для вас сделать? – Свободная рука сама собой сжалась в кулак. Его ответ был быстрым и ясным:
– Дело не в том, что вы можете сделать для меня. Это я хочу сделать что-нибудь для вас. Я хочу исправить то, что испортил мой сын.
– Хм, – сказал я, – вряд ли это возможно.
– Да. Я понимаю, случай трудный, но может быть, мы могли бы встретиться и поговорить?
Я хотел было ответить – нет, он не скажет мне ничего, что я пожелал бы услышать, и мне тоже нечего ему сказать. Но потом подумал – вообще-то есть что.
– Хорошо. Ладно. Когда.
– Ну, надо подумать… я сейчас не в городе… вернусь в среду утром. Как насчёт вечера среды? Часов в шесть, у меня дома?
– Нет, это не годится. Вечера я провожу с дочерью, – многозначительно сказал я.
– Ну, тогда скажите, когда вам удобно, – предложил он только теперь, хотя должен был с этого и начать.
– В среду днём, – отрезал я, надеясь, что в среду днём ему совершенно неудобно. Может быть, придётся даже перенести рейс.
Он поразмыслил, потом ответил:
– Не вопрос. Я прилетаю в девять. Давайте примерно в полпервого?
– Хорошо, – сказал я.
– Вот и отлично. У вас есть мой адрес?
– Нет. Пришлите эсэмэской. И не скрывайте номер.
Всю жизнь прожив в Нэшвилле, я повидал много роскошных домов и уже по адресу понял, что жилище Браунингов окажется весьма шикарным. Но всё же был впечатлён, проехав по длинной подъездной дорожке, пройдя вдоль высоченного забора и увидев огромный особняк в духе Тюдоров, выстроенный из кирпича и камня и окружённый сказочным пейзажем. Я большой фанат старых домов, и я не мог не восхититься деталями. Шиферной крышей с крутым скатом и замысловатыми фронтонами. Деревянно-кирпичным обрамлением. Высокими и узкими окнами, искусственно состаренными и освинцованными. Я вышел из машины и побрёл к исполинским резным двустворчатым дверям из красного дерева, по обе стороны которых располагались мерцающие фонари, и содрогнулся при мысли о том, сколько обитатели особняка платят за газ, не говоря уже об ипотеке. Потом напомнил себе, что такие люди вряд ли покупают жильё в ипотеку.
Я поднялся на крыльцо и постарался внятно сформулировать, что чувствую. Я злился точно так же, как и по дороге сюда, но теперь к моей злости прибавилось что-то ещё. Испугался ли я? Нет. Позавидовал им? Нисколько. Расстроился ли оттого, что они так богаты? Вряд ли. Найдя наконец дверной звонок, я понял: то, что богатый мальчик сделал гадость бедной девочке, так предсказуемо, и мне противно было осознавать себя частью клише. И ещё, если честно, я разозлился на этого засранца-папашу за то, что в нём нет ни капли здравого смысла. Кто, кроме полнейшего идиота, станет приглашать незнакомца в свой дом, тем более такой дом, тем более если его кретин-сынок сделал пакость? Посмотрел ли он информацию о Лиле или обо мне? Знает ли, что Лила одна из немногих, кто учится в Виндзоре за счёт госфинансирования? За десять секунд он мог выяснить с помощью Гугла, что я плотник – из тех, что он, вероятно, нанимает и потом выносит им мозги за каждую мелочь. Значит, он либо не потрудился это посмотреть, либо посмотрел и теперь ему насрать на мои чувства. Я не знал, что хуже, но ещё сильнее его возненавидел.
