Пережевывая сыроватую сосиску в тесте, Эндрю почувствовал на себе чей-то взгляд. И действительно, от противоположной стены на него смотрел Карл. Вдовец уже переоделся, сменив костюм на свободную белую рубашку и бежевые льняные брюки, и был бос. Не укрылся от Эндрю и тот факт, что на его руке по-прежнему красовались дорогие часы. Поняв, что Карл намерен подойти и вот-вот окажется рядом, Эндрю торопливо поставил на стол бумажную тарелку и едва ли не бегом поднялся наверх, где укрылся в незанятом, к счастью, туалете. Моя руки, он случайно заметил на подоконнике кисточку для бритья, стоящую на красивом белом кружочке. Эндрю взял кисточку, провел пальцем по щетине, и в воздух взлетели сухие белые пылинки. Он поднес кисточку к носу и уловил знакомый насыщенный кремовый запах. Кисточка принадлежала отцу, и после его смерти мать оставила ее в ванной. Говорила ли Сэлли что-то на этот счет? Должно быть, в детстве у нее сформировалось особое, сентиментальное отношение к этой вещице, которую потом ей захотелось сохранить.
В дверь постучали, и Эндрю быстро опустил кисточку в карман брюк.
– Минутку. – Эндрю выжал из себя извиняющуюся улыбку.
В коридоре его ждал Карл со скрещенными на груди руками; под рубашкой бугрились напрягшиеся мышцы. Вблизи Эндрю заметил, что глаза у зятя влажные от слез.
– Извини, – сказал Эндрю. От Карла пахло лосьоном после бритья.
– Без проблем, – отозвался Карл, но с места, чтобы дать Эндрю пройти, не сдвинулся.
– Я, наверно, скоро уеду. Дорога неблизкая. – Прозвучало это так, как будто он оправдывался за что-то.
– Конечно.
Эндрю оставил реплику без ответа.
– Тогда… пока. – Он обошел Карла и направился к лестнице.
– Теперь тебе будет легче, Сэлли-то больше нет.
Эндрю остановился и обернулся. Карл, не мигая, смотрел на него.
– Что, не согласен? Да перестань. Признайся, тебе же не было до нее никакого дела, как бы сильно ее это ни обижало.
«Неправда, – хотел сказать Эндрю. – Это она бросила меня».
– Все было не так просто.
– Слышал я это, ты уж поверь. Не проходило, должно быть, недели, чтобы Сэлли не заводила этот разговор снова, снова и снова. Все думала, как ей достучаться до тебя, чтобы ты хоть чуточку о ней позаботился или хотя бы перестал ненавидеть.
– Я ее ненавидел? Да нет же… это просто смешно.
– Вот как? Неужели? – В глазах Карла с новой силой полыхнула злость, и Эндрю поспешно спустился на две ступеньки. – То есть это не ты так на нее окрысился из-за Америки, что отказался даже видеться?
– Нет, все было не…
– И не ты, когда она хотела помочь тебе разобраться в собственной жизни, оказался так упрям, что даже в дом ее не впустил, хотя и знал, как больно этим ранишь? – Карл прижал к губам кулак и откашлялся.
«Господи, только не плачь», – подумал Эндрю.
– Карл, все не так прос…
– Не смей больше говорить это, – перебил Карл. – В том-то и дело, что все очень просто. Сэлли не была по-настоящему счастлива. Из-за тебя.
Эндрю спустился еще на ступеньку и едва не споткнулся, но успел повернуться и, используя энергию инерции, продолжил движение. Убраться отсюда как можно дальше, вот чего он хотел больше всего. Карл не понимает, что несет. Входная дверь захлопнулась за спиной, но сомнения не ушли и продолжали терзать Эндрю. В поезде, на обратном пути, они только усилились. А не было ли правды в словах Карла? Может быть, Сэлли и в самом деле так расстраивалась из-за их отношений, что это отразилось на ее здоровье и каким-то образом приблизило конец? Даже думать об этом было невыносимо больно.
В темноте, при выключенном свете, мерцающий экран слепил и резал глаза. Аватар TinkerAl – смеющийся танцующий помидор, один лишь вид которого вызывал обычно улыбку, казался сегодня злобным. Собравшись с духом, Эндрю заставил себя посмотреть на слова, напечатанные и стертые столько раз, что он уже сбился со счета.
«Я похоронил сегодня сестру».
На открытой странице вопросительно мигал курсор. Эндрю медленно перетащил его мышкой к кнопке «отправить», но отнял руку и потянулся к пластиковому стакану с шапкой пены. Он пил, пытаясь вернуть то приятное ощущение тепла, которое пришло в пабе с Пегги и сохранялось до обрушенного на него Кэмероном известия, но чувствовал только тупую пульсирующую боль за глазами.
Эндрю выпрямился. В ногу кольнули щетинки лежавшей в кармане кисточки для бритья. Часы показывали три ночи. В голове кружились слова Карла, перед глазами с ужасающей ясностью прокручивалась сцена их последней стычки. Чего бы только не отдал он сейчас за то, чтобы близкие, любимые люди были рядом. Добрые слова. Чашки с чаем. Те мгновения, когда семья была чем-то большим, чем сумма ее частей. Эндрю снова посмотрел на экран. Стоило только обновить страницу, и здесь появились бы десятки, даже, может быть, сотни сообщений от BamBam, TinkerAl и Джима. Что-нибудь об ограниченном выпуске нового подвижного состава или продаже пешеходного мостика. Они были почти друзьями, но все же довериться им Эндрю пока еще не мог. Это было слишком тяжело.
Палец переместился на кнопку «удалить».
«Я похоронил сегодня сестру».
«Я похоронил сегодня».
«Я похоронил».
«Я».
Глава 10
Хотя Кэмерон и настаивал, чтобы он взял столько времени, сколько нужно, Эндрю вернулся на работу через два дня после похорон. Он почти не спал в эти два дня, но сидеть в одиночестве, не зная, чем себя занять, оказалось куда хуже, чем заниматься покойниками, которых никогда не знал. Конечно, придется выдержать приступ сочувствия. Люди будут качать головами и печально улыбаться. Они даже представить не могут, как ему трудно. А он станет кивать и благодарить, ненавидя их доброжелательные слова и себя за то, что не заслуживает их жалости. Ожидания, однако, не оправдались. Едва ли не весь первый час Пегги говорила с ним исключительно о шотландских куропатках.
– Очень недооцененная птица, если хочешь знать мое мнение. Я видела бедняжку с одной лапой в слимбриджском заповеднике. Там у них небольшой пруд, и она плавала кругами по периметру, как будто совершала круг почета. Мэйзи – это моя дочка – просила спасти птичку, чтобы «придумать для нее новую лапку». Какие требования, да?
– Ммм. – Эндрю отмахнулся от надоедливой мухи. Учитывая, что для Пегги этот осмотр был всего лишь второй, акклиматизировалась она на удивление быстро, тем более что дом Джима Митчелла находился в еще более запущенном состоянии, чем квартира Эрика Уайта.
Джим, шестидесяти лет, умер в постели, задохнувшись собственной рвотой. Кухня, спальня и гостиная составляли одно помещение; отдельная от них душевая комната заросла плесенью, а пол был покрыт разнообразными пятнами, о возможном происхождении которых Эндрю старался не думать.
